6 июля 2012 года русские социалисты приняли участие в мероприятии, посвященном антибольшевистскому восстанию эсеров в 1918 году.
Первой частью программы был семинар, который провел Ярослав Леонтьев.На семинаре звучали национал-большевистские и патриотические стихи времен Великой Отечественной войны. А так же стихи о Руси и революции написанные анархистом-интернационалистом! Что подчеркнуло то, что интернационализм не обязательно должен быть антинациональным и космополитическим. Международная солидарность не отрицает этничность.
Второй частью мероприятия должен был быть митинг, но его не разрешили проводить. Поэтому семинар был продлена, а ОМОНовцы продолжили наслаждаться прекрасной летней погодой в своих любимых автозаках, ожидая нас у места проведения митинга. На семинаре присутствовали активисты из «левых» организаций, были собраны деньги для нашего общего товарища Владимира Акименкова, находящегося сейчас под стражей по ложным обвинениям в участии в массовых беспорядках 6 мая 2012 года. В конце семинара было решено все таки выйти на улицу, и пусть в усеченном виде, но провести акцию в честь павших революционеров.
Собравшись у «Соловецкого камня», что напротив здания ФСБ, мы продолжили слушать бунтарские стихи заготовленные Ярославом Леонтьевым. После возложения цветов и минуты молчание, наше несанкционированное собрание посетили сотрудники полиции, но наблюдая группу людей с приподнятым, солнечным настроением они не решились проводить задержание.
А теперь немного об авторе тех самых стихов о Руси и революции.
Попов Дмитрий Иванович (1893, Москва — 1921). Левый социалист-анархист, затем анархист-коммунист. Происходил из безземельных крестьян-отходников д. Кононово Троицкой волости Клинского уезда Московской губ. По окончании городской школы, с 14 лет работал вместе с родителями на фабрике Ж. Блок. «Жизнь рабочего, — вспоминал Попов, — дала мне возможность знакомиться по подпольным тогда историям, с политическими партиями, и, не будучи еще членом какой-либо партии, благодаря ничтожному знакомству с революционными программами я, однако, по убеждениям был более с.-ром, чем кем-либо еще». Накануне мобилизации работал конторщиком в «рабочей газетной артели». Сочувствовал эсерам. В 1914 призван на Балтийский флот. Сразу после Февральской революции вступил в ПСР и был избран делегатом от транспорта «Кама» в Гельсингфорский Совет депутатов армии, флота и рабочих, являлся секретарем его президиума. По поручению Исполкома совершил поездку по Финляндии, итогом которой стал доклад на экстренном заседании 8.04 с указанием «слабых мест охраны и обороны Финляндской границы». В дальнейшем вошел в состав Гельсингфорской группы эсеров-интернационалистов под руководством П.П. Прошьяна и А.М. Устинова, обособившейся в отдельную организацию, став одним из редакторов выходившего газеты «Социалист-революционер интернационалист». Подвергся исключению из партии вместе с руководством группы. После ареста в июльские дни руководителей левых эсеров и большевиков в Финляндии и закрытия большевистского органа «Волна», продолжал руководить левоэсеровским органом и бороться с влиянием правых социалистов в Областном Совете. В сентябре на 3-м Областном съезде армии, флота и рабочих Финляндии был избран членом Областного Исполкома. Являлся постоянным автором «Известий» Гельсингфорского Совета, публикуя статьи по текущему моменту; также публиковал и свои стихи. Утверждал в заявлении, адресованном в президиум ВЧК 2.02.1921, что являлся делегатом 2-го Всероссийского съезда Советов и был избран в состав ВЦИК, однако в публиковавшихся списках делегатов съезда он не значится. После установления Советской власти в Петрограде и во время революции в Финляндии сформировал «Финляндский Красно-советский отряд» из балтийских матросов и финских красногвардейцев (ок. 500 человек), который вел бои на Карельском перешейке. По свидетельству С.Д. Мстиславского, выступил с обстоятельным докладом по итогам боев на заседании Высшего Военного Совета Республики (ранее по распоряжению этого органа отвел отряд в Петроград). По словам мемуариста: «Невысокий, страшно подвижный, с молодым безусым лицом, он произвел сильное впечатление на генералитет своим – как выразился беседовавший с ним Болховитинов «военным развитием»: он очень грамотно и с совершенной легкостью набрасывал кроки позиций, о боях, о которых рассказывал, и самый доклад о своих действиях вел так, что «хоть генштабисту впору» (опять таки по словам одного из собеседников). Генералы искренно удивлялись, что «нижний чин» может оказаться «столь способным в командовании»…». В марте приказом ВВС переведен в Москву в распоряжение Президиума Моссовета. 1.04 рота поповцев совместно с 16-м Летучим Московским отрядом Я.К. Винглинского вступила в бой с вооруженным отрядом «независимых» анархистов из 50 чел., занявших и ограбивших особняк по 1-й Мещанской ул., и заставила их ретироваться. 8.04 отряд был передан в ведение ВЧК. После переформирования отряда (выбыла часть финнов и влились черноморские матросы) поповцы значились под наименованием «Боевого отряда ВЧК». В отряде, подчинявшимся Штабу боевых сил ВЧК (начальник В.В. Каменщиков), к 1 июля 1918 насчитывалось около 1 000 бойцов. В Москве и во время командировок в прифронтовую полосу отряд занимался спецоперациями (в том числе разоружением анархистской «Черной гвардии» и изъятием документов и оружия в штабном вагоне М.А. Муравьева 29.04). В начале июля П. находился в отпуске в деревне, но был вызван в Москву В. Александровичем, направившим за ним автомобиль. 6 июля вошел в состав т.н. «Штаба обороны» партии в качестве «начоперода» (начальника оперативного отдела). Свое участие в событиях охарактеризовал так: «На требование подошедших вооруженных сил выдать Блюмкина, было отвечено отказом, с чем я был безусловно согласен и полагаю, что всякий честный революционер был к тому обязан. События в Трехсвятительском переулке для меня носят характер самообороны революционеров, вынужденных к тому сложившимися обстоятельствами, и если ЦК полагал их использовать с иной целью, это было нелепостью до того очевидной, что говорить об этом не приходится. Произведенный арест членов ВЧК и некоторых задержанных на улицах советских работников-коммунистов объясняю я необходимостью и боязнью за участь арестованных на съезде Спиридоновой и фракции лев. с.-р.». После событий 6-7 июля была арестована жена П. – Мария Федоровна. Как вспоминал впоследствии П., «до декабря 1918 г. <…> я прожил в Москве, лечась от нервного паралича как результата пережитого». Не позднее середины декабря он выехал на Украину, где стал начальником Центрального повстанческого штаба партии – по организации борьбы с петлюровцами. При его непосредственном участии было создано несколько отрядов в Харьковской губернии, которые впоследствии были сформированы в 11-й Украинский советский полк (численностью до 2 500 штыков) под командованием Ю.В. Саблина. В это время П. ненадолго приезжал в Москву для участия во IIСовете партии, на котором, в частности, заявил о достигнутом соглашении о подчинении левоэсеровскому штабу в оперативном отношении анархистских отрядов Н.И. Махно численностью до 6 000 чел. По возвращении назад П. под фамилией Кормилицына был утвержден помощником командира полка. При наступлении Красной армии со стороны Казачьей Лопани он одним из первых вошел в Харьков и разоружил петлюровские части: 1-й гайдамакский Яна Кармелюка и Изюмский офицерский добровольческий полки. Затем в составе 11-го полка участвовал в наступлении на города Змиев, Изюм и Бахмут. Под Бахмутом его инкогнито было открыто, после чего он вернулся в Харьков, а оттуда выехал в Киев на II съезд УПЛСР. «Обстановка, атмосфера и неопределенная дальнейшая линия поведения, выдвигающаяся на этом съезде, — вспоминал он, — привела меня к еще большему расхождению с партией с-рев.». По окончании партсъезда отправился в Одессу, затем по вызову ЦК вместе с М.А. Шелониным и В.К. Абраменко вернулся в Киев. Из-за болезни (испанка) остался в Киеве при занятии его деникинцами. Позднее выехал в Екатеринославскую губ., где организовал повстанческий отряд и оперировал против деникинцев в Ново-Московском уезде. После занятия Екатеринослава махновцами в сентябре 1919 прорвался туда на соединение с ними. Здесь в последний раз участвовал в партконференции левых с.-р., после чего подал заявление о выходе из партии. Мотивировал это так: «знакомство с анархистами-коммунистами и литературой Кропоткина окончательно укрепили и завершили сдвиг моих убеждений <…>». После этого получил под командование 3-й Екатеринославский повстанческий полк войск им. Батько Махно. В дальнейшем командовал пехотными полками в составе разных соединений Революционной Повстанческой армии Украины. В частности, будучи в арьергарде махновской армии до Кичкаса, Попов вошел в г. Александровск. Заболев сыпным тифом, он был перевезен в одну из деревень около Гуляй-Поля (оправился от болезни в конце марта 1920). В следующий период махновщины работал в Культурно-просветительном отделе, сблизившись с В.М. Волиным (Эйхенбаумом). Также был избран в РВС РПАУ (махновцев). После принятого решения о соглашении с Красной армией Попов из Беловодска начал телеграфные переговоры с В.Н. Манцевым. Получив дальнейшие полномочия РВС (соответствующий мандат подписан Махно и датирован 12.10), он вместе с В.И. Куриленко прибыл в Харьков, где приступил к подписанию соглашения о совместных действиях с Я.А. Яковлевым, Б. Куном, М.В. Фрунзе и С.И. Гусевым (причем общую редакцию спорного пункта он составил совместно с В.П. Затонским и Яковлевым). В фонде Ф.Э. Дзержинского в РГАСПИ сохранилась перехваченная чекистами телеграмма на имя лидера РКАС Г.П. Максимова за подписями «представителей армии махновцев» П. и Волина: «Представительство Совета и командования Революционно-повстанческой армии Украины махновцев предлагает вам прибыть на съезд анархистов, имеющий быть в г. Харькове 1-го декабря сего года. Все советские учреждения обязаны оказывать вам всемерное содействие по проезду в город Харьков в виде снабжения вас всеми соответствующими документами, предоставления вам мест в штабном вагоне и проч». В ночь на 26.11 уполномоченные махновцев были арестованы в квартире представительства при штабе Южного фронта и отправлены в тюремный отдел Цупчрезкома Украины. Не позднее января 1921 доставлен в Москву, где допрошен М.Я. Лацисом. Содержался под стражей во Внутренней тюрьме на Лубянке, числясь за Особым отделом ВЧК. В заявлении в президиум ВЧК 2.02.1921, обращенном к Ф.Э. Дзержинскому, в частности, написал: «Как анархист-коммунист, безусловно, я за переход к безгосударственным коммунистическим организациям, но вопрос, необходимо ли сейчас же употребить все силы на агитацию за переустройство государственных Советских органов в безгосударственные анархические, и сможем ли мы сейчас без ущерба для интересов революции немедленно приступить к таковому переустройству, — вопрос величайшей важности, с ним связаны дальнейшие интересы революции». В своем обращении пытался заверить руководство ВЧК в лояльности к Советской власти и подчеркивал отрицательное отношение к «выступлению настоящему Махно против Советской власти <…>, т.е. настоящий шаг можно назвать безумием со стороны Махно». Вскоре после этого был расстрелян. Задним числом отец Иван Сергеевич Попов, проживавший по адресу: Б. Садовая, д. 25, кв. 36, написал в предоставленной ему анкете ПКК 9.03.1922: «В январе 21 г. я получил письмо от сына моего, что он находится в заключении в Москве, во Внутр<енней> т<юрь>ме ВЧК. С тех <пор> никаких сведений о нем не имею. Прошу политический Кр<асный> Крест навести справку о местонахождении моего сына Дмитрия Ивановича Попова».
Ярослав Леонтьев
Стихотворение Дмитрия Попова
Картинки наблюдателя
Пестро. Очень многолюдно.
Масса любопытных лиц.
Повернуться даже трудно.
Но зато совсем не нудно
Средь хорошеньких девиц.
Подхожу к одной (прекрасна!)
«Здравствуйте! Что ж вы стали тут?
Будете стоять напрасно:
Флагщики здесь не пройдут.»
«Ах, ответила, опасно…
Я боюсь… А вдруг случайно
Кто-нибудь стрелять начнет
Сговорившись, может, тайно?
Да и так, совсем нечаянно,
Вдруг да кто-нибудь пальнет!»
***
Красно. Стройными рядами
Молодая мощь идет.
Отбивая такт ногами
Чувствуют, мол: Русь за нами!
Песнь свободную поет.
Музыка гремит, а флаги
Ветер вольный развернул,
Чтоб увенчанные стяги
Всем видны были, и враги
Прекратили бы разгул.
Силой мощной единения
(Ведь реакция не спит)
Без раздоров, без волненья,
Справедливость, без сомненья,
Злые силы победит.
***
Вдруг нежданно мерным шагом,
Нагоняя страх и жуть,
Демонстранты с смертным стягом,
Демонстранты с черным флагом,
Смертоносно держат путь.
Предо мной затылок мирный
Мародера-богача,
Толстый, в складках, очень жирный,
Принимая вид эфирный,
Дал сейчас же стрекача!
А кругом – все лица, лица…
И болтают, и глядят,
И матросы, и девицы
Вся Финляндская столица.
Вкусно семечки хрустят.
***
Красно. Стройными рядами
Молодая мощь идет.
Отбивая такт ногами
Знают, мол, что: Русь за нами!
Песнь свободную поет.
Силой мощной единенья
(Ведь реакция не спит)
Без раздоров, без волненья,
Справедливость, без сомненья,
Злые силы победит!
Известия Гельсингфорского Совета. № 79. 3.07 (20.06.) 1917 г. С. 3.
6 июля 1918 года в Москве подняли вооруженное восстание левые эсеры. В этот день история была как никогда близка к тому, чтобы развитие советского государства пошло по небольшевистскому варианту.
Противоречия внутри правительственной коалиции большевиков и левых эсеров обостряются в марте 1918 года, с подписанием Брестского мирного договора. В знак протеста против его условий, позорных для России, левые эсеры покидают Совнарком, на IV Съезде Советов голосуют против Брестского мира. Они игнорируют аргументы большевиков, что Россия не может более воевать ввиду окончательного развала действующей армии. С. Мстиславский выдвигает лозунг «Не война, так восстание!»
Однако, хотя эсеры вышли из состава Совнаркома, они продолжали работать в ВЧК, которое сыграло решающую роль в мятеже. Левые эсеры оставались в коллегиях наркоматов, военном ведомстве, разных комитетах, комиссиях, советах. Совместно с большевиками левые эсеры расправлялись с правыми и центристскими, или, в советской фразеологии, «буржуазными» партиями.
Новый всплеск напряжённости был связан с нарастанием активности большевиков на селе, которая настороженно воспринималась эсерами, традиционно считавшими себя крестьянской партией. Декретом ВЦИК от 9 мая 1918 года была подтверждена государственная хлебная монополия, начата организация «продотрядов» для принудительного сбора хлеба. Левые эсеры восприняли негативно разворачивание системы продразверстки («продовольственная диктатура»). В деревнях зажиточные крестьяне и середняки голосовали в основном за эсеров, в то время как деревенская беднота — как правило, за большевиков. Стремясь выбить почву из под ног своих политических конкурентов, большевики организовали в деревнях комбеды (декрет ВЦИК «О комитетах бедноты» от 11 июня 1918 года) стремясь сделать их основным центром силы вместо неподконтрольным им сельских Советов.
5 июля на V Съезде Советов левые эсеры активно выступили против большевистской политики, осуждая Брестский мир, продразвёрстку и комбеды. Левый эсер Борис Камков пообещал «вымести из деревни продотряды и комбеды». Мария Спиридонова характеризовала большевиков, как «предателей революции», и «продолжателей политики правительства Керенского». Днем 6 июля во время совещания в ВЧК Петерс по телефону от Ленина получил распоряжение идти в Большой театр, где проходило заседание Съезда Советов и арестовать фракцию левых эсеров. Со сцены было объявлено, что собирается фракция большевиков и чтобы все большевики выходили из театра. Чекисты установили на выходе из театра проверку документов и сначала выпускали только большевиков, затем других делегатов съезда, а оставшиеся в театре левые эсеры были арестованы.
6 июля, двое левых эсеров, сотрудники ВЧК Яков Блюмкин и Николай Андреев, предъявив мандаты ВЧК, прошли в германское посольство в Москве. Около трех часов дня их принял немецкий посол Мирбах, при беседе также присутствовали советник посольства Рицлер и переводчик лейтенант Мюллер. В ходе беседы Андреев застрелил германского посла графа Мирбаха. Затем Блюмкин и Андреев выбежали из посольства и скрылись на ждавшем их автомобиле, после чего скрылись в штабе отряда ВЧК под командованием левого эсера Дмитрия Попова, размещавшемся в центре Москвы. Террористы совершили множество ошибок: на месте происшествия они забыли портфель с удостоверениями на имя Блюмкина и Андреева, кроме того, остались в живых свидетели убийства Рицлер и Мюллер. Кроме того, в суматохе они даже оставили в посольстве свои шапки.
В ходе событий Ф. Дзержинский лично явился в штаб левоэсеровского отряда ВЧК под командованием Попова в Большом Трёхсвятительском переулке, дом 1, и потребовал выдачи убийц Мирбаха. В сопровождении трёх чекистов Дзержинский начал обыскивать помещения, сломав при этом несколько дверей. На этот момент практически весь ЦК ПЛСР покинул проходивший в это время Съезд Советов, начал заседание в штабе отряда Попова, где и был обнаружен Дзержинским. Дзержинский угрожает расстрелять чуть ли ни весь ЦК ПЛСР, объявляет левоэсеровских наркомов Прошьяна и Карелина арестованными, и требует от Попова немедленной выдачи Блюмкина, угрожая в случае отказа расстрелом на месте. Однако, он сам был арестован, и взят левыми эсерами в заложники.
Главной вооружённой силой, которой могли располагать эсеры, был отряд ВЧК под командованием Попова. Отряд состоял из финнов и матросов, насчитывал около 800 человек и имел на вооружении несколько орудий и броневиков. Однако никаких активных действий отряд Попова не предпринимал, так и не сдвинувшись с места до самого разгрома, оборона занятых позиций свелась к отсиживанию в двух зданиях Трехсвятительского переулка. В общей сложности, во время мятежа левые эсеры берут в заложники 27 большевистских функционеров. Также они захватывают Главпочтамт и начинают рассылать антибольшевистские воззвания.
Караул у штаб-квартиры ВЧК на Лубянке состоял из матросов и финнов из отряда Попова, что создаёт у Ленина ощущение, что взбунтовалась вся ВЧК. По свидетельству Бонч-Бруевича, Ленин при этом известии «даже не побледнел, а побелел». Из всех частей Московского гарнизона большевики смогли опереться только на латышских стрелков — все остальные части либо перешли на сторону мятежников, либо объявили о своём нейтралитете. Приказ Троцкого частям Московского гарнизона выступить против восставших был выполнен только Комендантским полком и Школой военных курсантов, причём Комендатский полк вскоре бежал. Ленин в разгар событий выражает сомнение в лояльности командира латышских стрелков Вацетиса. На какое-то время Ленин, Свердлов и Троцкий даже объявляют ВЧК распущенной, смещают Дзержинского и ставят на его место Лациса, которому предписывалось набрать в ВЧК новых людей. Троцкий приказывает Лацису арестовать всех левых эсеров, служащих в ВЧК, и объявить их заложниками. Однако вскоре левые эсеры сами занимают здание ВЧК, арестовав Лациса, и освободив арестованного им левого эсера Емельянова.
Однако левые эсеры не предпринимают никаких попыток арестовать большевистское правительство, хотя у них даже имелись пропуска, позволяющие беспрепятственно проходить в Кремль. Кроме того, мятежники не стали арестовывать большевистских делегатов V Съезда Советов. Никак не пытаясь захватить власть, они объявляют большевиков «агентами германского империализма», установившими режим «комиссародержавия», а всех остальных социалистов «контрреволюционерами».
Исследователь В. Шамбаров обращает внимание на пассивность военных частей, перешедших на сторону мятежников: «полк ВЧК под командованием Попова восстал довольно странно. К нему присоединилась часть полка им. Первого Марта, силы составляли 1800 штыков, 80 сабель, 4 броневика и 8 орудий. У большевиков в Москве было 720 штыков, 4 броневика и 12 орудий. Но, вместо того чтобы атаковать и одержать победу, пользуясь внезапностью и почти троекратным перевесом, полк пассивно „бунтовал“ в казармах».
Вацетис перебрасывает оставшихся латышей в Москву с Ходынского поля, где они праздновали Иванов день, и сосредотачивает в своих руках силы до 3 300 человек. Участие латышских стрелков в подавлении левоэсеровского мятежа сопровождалось ожесточённой закулисной борьбой. Британские спецслужбы вошли с ними в контакт, пытаясь проработать вопрос о предполагаемой эвакуации латышских частей из России в Латвию. Британский агент Сидней Рейли пытался подкупить латышей. С другой стороны, новый германский посол Рицлер в своих воспоминаниях утверждает, что германское посольство предположительно подкупило латышей, чтобы они выступили против левых эсеров.
Рано утром 7 июля против мятежников начали наступление латышские части, вооружённые пулеметами, орудиями, броневиками. В течение нескольких часов мятеж был ликвидирован. большевики в ходе подавления восстания использовали артиллерию. По согласованию с заместителем Троцкого Э. Склянским был обстрелян силами батареи латыша Берзина Э. П. прямой наводкой левоэсеровский штаб отряда Попова, хотя в нём в этот момент находились большевики, захваченные левыми эсерами в заложники. Троцкий Л. Д. в официальном докладе V Съезду Советов заявил, что штаб отряда Попова был обстрелян артиллерией «с исключительной меткостью». Нерешительность левых эсеров привела их к провалу. Они были исключены из состава ВЧК, левоэсеровские делегаты V съезда были арестованы. 11 июля партия левых эсеров была объявлена большевиками вне закона. Подавление половинчатого мятежа левых эсеров приводит к окончательному переходу России к однопартийному коммунистическому правительству на ближайшие 73 года.
