Пётр Алексеевич Кропоткин (1842—1921)
П. А. Кропоткин принадлежал к блестящей плеяде путешественников-естествоиспытателей, работавших в Русском географическом обществе в первую четверть века его существования. С другой стороны, захваченный широким потоком освободительного движения, П. А. Кропоткин стал еще и революционером-народником, непримиримым врагом самодержавия. С начала 70-х гг. XIX в. ученый и революционер соседствуют в этой богато одаренной натуре. Застав еще в Сибири декабристов, на склоне лет он встретил рождение нового социалистического мира, связав тем самым живою нитью своей жизни три этапа освободительной борьбы в России.
Родившийся в 1842 г, в Москве, в княжеской семье, ведущей свою родословную от Рюрика и смоленских князей, Кропоткин обучался в Пажеском корпусе (1857—1862), находившемся под покровительством самого императора. Обласканный в детстве дворовыми отца — типичного николаевского генерала, он навсегда сохранил любовь и уважение к простому народу. На его умственное и нравственное развитие большое влияние оказали труды революционных демократов А. И. Герцена, Н. Г. Чернышевского, Н. А. Некрасова. Окончив корпус первым учеником к личным пажом Александра II, Кропоткин выбрал не благополучие царедворца, а полную лишений и опасностей жизнь офицера Амурского казачьего войска.
Пять лет, проведенных в Сибири, были для двадцатилетнего Юнона! «настоящей школой изучения жизни и человеческого характера». Занимая различные посты: секретаря комитета по ссылке и городскому управлению, адъютанта забайкальского генерал-губернатора, чиновника особых поручений, Кропоткин убедился в бесполезности «реформаторской» деятельности царского правительства, повял, что для народа «решительно невозможно сделать ничего полезного при помощи административной машины». В Сибири рас крылся его талант пытливого исследователя-естествоиспытателя. Геологические и географические обобщения, опубликованные в книгах и многочисленных статьях, во многом изменили прежние представления об этом, тогда еще малоисследованном, районе. Авторитет знаменитого Гумбольдта был поколеблен.
Ничто не ускользало от его взгляда: продажность сибирской администрации, бесчеловечная эксплуатация рабочих на золотых приисках, успехи в деле освоения новых земель и т. п. Наблюдения за жизнью животных этих огромных пространств позволили ему в дальнейшем внести уточнения в дарвинский закон «борьбы за существование». Здесь, в Сибири, уже проявились ростки той социальной теории, обоснованию которой Кропоткин посвятит большую часть своей жизни.
Волна реакции, докатившаяся до самых отдаленных окраин Российской империи, двусмысленность положения офицера царской армии, невозможность продолжать, активную научную деятельность заставили Кропоткина выйти в отставку, вернуться в 1867 г. в Петербург. Поступив на физико-математический факультет университета, он не прекращает своей активной научной деятельности: выполняет функции секретаря отделения физической географии Русского географического общества, является членом Комиссии для выяснения нужд Амурского края, Комиссии для организации экспедиции в Туркестан, Комиссии для выработки программы исследований Петербургской и Олонецкой губерний, Комиссии для исследований русских северных морей. Научные работы по географии и геологии Сибири выдвинули Кропоткина в число выдающихся русских ученых. Гипотеза о ледниковом периоде, зародившаяся еще в Сибири, нашла у него подтверждение во время научных экспедиций в Эстонию, Финляндию и Швецию. Монографическое обобщение этих исследований было опубликовано в 1876 г. в Петербурге, когда сам автор за свои революционные убеждения был заключен в Петропавловскую крепость.
Диапазон научных интересов Кропоткина очень широк. Обладая редким даром популяризатора научных знаний, он публикует в «Санкт-Петербургских ведомостях» серию статей, посвященных новым открытиям в естествознании. Темы самые разные: о спектральном методе изучения состава и строения звезд и туманностей, о влиянии вырубки лесов на климат страны, о западно-европейских системах предсказания погоды… В докладе Комиссии по снаряжению экспедиции в северные моря Кропоткин поддержал и развил гипотезу о существовании архипелага к северу от Новой Земли, открытого позднее австро-венгерскими полярными исследователями и названного Землею Франца-Иосифа.
Начало 70-х гг. были годами чрезвычайной умственной активности Кропоткина. Он намеревался дать полное географическое описание России, уделив большое внимание различным формам хозяйственной жизни. Кропоткин не написал столь нужный для России труд. На предложение Русского географического общества занять пост секретаря он ответил отказом. Однако даже те работы, которые он издал в России, оставили заметный след в географии, в особенности в геоморфологии и палеогеографии.
Кропоткин продолжал еще работать в Географическом обществе, но чисто научная деятельность перестала его удовлетворять. После посещения весной 1872 г. Швейцарии и знакомства с деятельностью Международного товарищества рабочих он включается в работу по революционной пропаганде народников. Если до 1871 г. во взглядах его и наблюдались некоторые конституционные иллюзии, то после Парижской коммуны и знакомства с западно-европейским рабочим движением он окончательно расстался с ними. Вступив в кружок «чайковцев», Кропоткин активно занялся распространением социалистических идей среди рабочих Петербурга, полагая при этом, как и большинство народников, что только крестьянское восстание может освободить Россию. Выбранный в «литературную группу» кружка, он пишет революционные брошюры, программу «Должны ли мы заняться рассмотрением идеала будущего строя?», политические и социальные идеи которой еще целиком лежат в русле утопического социализма.
Жизнь Кропоткина как бы раздваивается. В научных кругах столицы он молодой аристократ, талантливый, с большим будущим ученый, автор статей и книг; в рабочих бараках за Невской заставой— революционер-пропагандист под конспиративным именем Бородин, читающий лекции «революционно-баррикадного» характера по истории западно-европейского революционного движения и Интернационала. Весной 1874 г. Кропоткин-Бородин по доносу провокатора был арестовав и заключен в Петропавловскую крепость. Скорее всего, он разделил бы участь большинства судившихся по процессу «193-х», если бы не удачный побег летом 1876 г. из тюрьмы Николаевского военного госпиталя.
Переправившись за границу, он с головой погружается в проповедь анархизма, став вскоре после смерти М. Бакунина одним из самых популярных теоретиков этого учения. Пропаганда «князя Кропоткина», которую он вел совместно с Жюлем Гедом, Андреа Коста, была замечена Карлом Марксом. Здесь, как и в России, его непримиримая борьба против всех форм угнетения, горячее сочувствие к простому народу вызывают ненависть международной буржуазна. В 1881 г. по настоянию царской дипломатии его высылают из Швейцарии, в конце 1882 г. арестовывают и заключают в тюрьму республиканской Франции. Свыше трех лет провел Кропоткин в государственной тюрьме Клерво, откуда был освобожден в 1886 г. под давлением прогрессивной общественности. Но даже в каменном мешке французской тюрьмы его беспокойный ум ученого не дремал. Он продолжает научные работы, пользуясь библиотекой, предоставлен ной ему Э. Реннаном, читая по вечерам лекции по общественным и естественным наукам заключенным рабочим.
В какую бы страну ни забрасывала Кропоткина беспокойная судьба революционера, он ни на день не оставлял научной работы. Особенно плодотворным было его сотрудничество в начале 80-х гг. с известным французским географом и единомышленником Элизе Реклю. Признанием научных заслуг русского ученого явилось предложение Британской энциклопедии на свою ответственность взять всю «россику». В течение почти полувека западно-европейская научная общественность черпала сведения о России из энциклопедических статей, вышедших из-под пера П. А. Кропоткина.
Переселившись в 1886 г. в Англию, Кропоткин основное внимание сосредоточил на разработке научных основ своего мировоззрения. Постепенно он отходит от активной политической агитации, занявшись усиленно литературной работой. Редактирование газеты «Le Revolte» («Бунтовщик»), основанной им еще в 1879 г., в годы тюремного заключения, переходит к Жану Граву, его близкому другу и единомышленнику в переименованной вскоре в «La Revolte» («Восстание»), а затем в «Les Temps nouveaux» («Новые времена»), а также в создаиной при его участии английской газете «Freedom» («Свобода») Кропоткин время от времени публикует актуальные статьи. Одновременно он продолжает расширять круг своих научных интересов, включая в него кроме географии, геологии социологию, биологию, экономику, историю, русскую литературу. Продолжая эту свою деятельность, Кропоткин в 1893 г. становится членом Британской научной ассоциации, а через три года получает приглашение занять кафедру географии в Кембриджском университете с условием отказа от анархической пропаганды. Естественно, ему пришлось отвязаться от этого предложения. Кроме «Речей бунтовщика», вышедших в 1885 г. во Франции, в Англии он подготовил и издал основные свои произведения: «В русских и французских тюрьмах», «Завоевание хлеба», «Взаимная помощь как фактор эволюции», «Поля, фабрики и мастерские», «Записки революционера», «Современная наука и анархия», «Идеалы и действительность в русской литературе», «Великая французская революция» и др. Свои труды Кропоткин писал по-французски или по-английски. Не все из них впоследствии были переведены; среди них научные сочинения, в особенности обзорные статьи, печатавшиеся в лучшем в те времена западно-европейском научно-популярном, журнале «The Nineteenth Century» («Девятнадцатый век») с 1892 по 1901 г., в котором русский ученый сменил знаменитого биолога Томаса Гексли в должности заведующего отделом современной науки.
Как это ни кажется парадоксальным, Кропоткин приобрел большую популярность не только в. радикальных, но и в буржуазно-либеральных кругах Англии. Среди его друзей мы находим Вильяма Морриса я Бернарда Шоу, Джемса Ноульса и Джозефа Коуэка, а в его корреспонденции встречаются имена наиболее известных общественных деятелей Англии. В лондонский период в то же время окончательно складывается его социально-политическая доктрина, которую он пытался обосновать, опираясь на буржуазную философию позитивистов О. Конта. Г. Спенсера. Механизм и эволюционизм в философии, субъективный идеализм и метафизика в социологии — таковы методологические основы мировоззрения Кропоткина. Вслед за Прудоном и Бакуниным он отрицал марксистское учение о государстве и диктатуре пролетариата. Несмотря на большие расхождения как в теоретических, так и в тактических вопросах с параллельными течениями в анархизме (Кропоткин, например, считал народные массы решающей силой в истории, экономический фактор — определяющим политическую структуру общества, выступал против теоретиков анархического индивидуализма М. Штирнера и Ф. Ницше, критиковал терроризм как метод борьбы), его социально-политическая доктрина целиком лежит в русле анархизма, к которой применимы все ленинские характеристики этого учения.
В вынужденной эмиграции Кропоткин не переставал интересоваться положением дел в России. Не принимая участия ни в одной из крупных революционных организаций, он своей публицистикой способствовал складыванию у западно-европейской публики правильного представления о целях и задачах борьбы русских революционеров. «Мы держались товарищески по отношению к другим революционным, социалистическим партиям, — писал он в конце жизни.— Не сходясь, например, с «Народной волей» или французскими бланкистами, мы не мешали им полемикой, не мешали и социал-демократам…». Брошюры о героях «Народной воли» А. Соловьеве и С. Перовской, протесты против казни организаторов покушения на Александра II, статьи, разоблачающие царизм и его приспешников в английской и американской прессе, и т. п. — все это, и не без оснований, позволяло самодержавию считать его врагом номер один. Только боязнь разоблачения не позволила так называемой Священной дружине привести в исполнение вынесенный ею смертный приговор Кропоткину.
В годы первой русской революции Кропоткин стремился дать теоретическое обоснование анархистскому движению в России. Но анархические группы и группки, образовавшиеся в 1904—1907 исключение составляли «хлебовольцы», мало прислушивались к голосу лондонского изгнанника. Одиноким он остался в годы и Февральской, и Великой Октябрьской социалистической революций, Кропоткин внимательно следил за быстро набирающим силу большевистским движением в России. Он заметил и выделил В. И. Ленина, когда тот в 1902 г. выступал с рефератами в Лондоне. С карандашом в руках просматривал Кропоткин его сочинения: «Что делать? Наболевшие вопросы нашего движения», «Протест российских социал-демократов» а др. В 1907 г. он в числе немногих русских эмигрантов был приглашен на заседания V съезда РСДРП. В один из дней работы съезда Кропоткин принял у себя в Брайтоне группу рабочих из большевистской фракции, среди которых был К. Е. Ворошилов.
Однако груз старых привычек и взглядов был тяжел. В годы первой мировой, войны он резко встал на позиции оборончества, заслужив у В. И. Ленива прозвище «анархо-траншейника». Сразу же после Февральской буржуазной революции Кропоткин возвращается в Россию. А. Керенский, устроивший пышную встречу, предложил ему любой по выбору пост во Временном правительстве. Кропоткин отказался, равно как и от предложенной пенсии. В одном из последних своих выступлений до Октября, произнесенном на Государственном августовском совещании в Москве в 1917 г., он призывал к классовому миру и единству «перед лицом немецкой опасности».
Октябрьскую революцию Кропоткин встретил как закономерный этап в развитии революционного процесса. «Октябрьское движение пролетаритата»,— писал он,— доказало, что социальная революция возможна, и это мировое завоевание надо изо всех сил беречь…» Революционер-семидесятник признал историческое значение социалистической революции, а в Ленине — ее истинного вождя. Дважды (в ноябре 1918 и в мае 1919 г.) В. И. Ленин принимал его в Кремле. В беседах с Кропоткиным Владимир Ильич очень высоко отозвался о его научных трудах, выделив книгу о французской революции. Это произведение он считал лучшим в данной области. Чтобы как-то поддержать силы старого ученого, Советское правительство предложило записать его семью в Кремлевский рабочий кооператив и выделить ему академический паек. Кропоткин, считавший себя не вправе прикасаться к «казенному пирогу», отказался от этих предложений.
В Дмитрове, куда в начале лета 1918 г. он переехал с женой, Кропоткин усиленно работал над книгой «Этика», выступал с докладами по географии и геологии» в местном краеведческом музее, вносил свои предложения по перестройке народного «образования, заслужившие высокую оценку Н. К. Крупской, не раз обращался к западно-европейским рабочим с требованием заставить свои правительства отказаться от прямой и замаскированной интервенции против молодой Советской республики. Не все в строительстве новой жизни принимал Кропоткин. Свои предложения и замечания он прямо посылал В. И. Ленину и другим членам Советского правительства, не опускаясь до публичной критики, считая, что она в данном случае пойдет на пользу врагам революции.
В начале 1921 г. Кропоткин тяжело заболел. В. И. Ленин, как только узнал о болезни Кропоткина, отправил в Дмитров специальным поездом группу лучших врачей, возглавляемых Н. А Семашко. Но несмотря на помощь, 8 февраля 1921 г. Кропоткина не стало. Похоронен он в Москве, на Новодевичьем кладбище.
Как завещание звучат слова Кропоткина, сказанные им на съезде учителей Дмитровского уезда в августе 1918 г.: «я глубоко убежден, что какие бы тяжелые годы нам ни пришлось пережить, страдания русского народа будут выстраданы недаром. Перед нашим народом… откроется новая, лучшая эра — эра новых путей и новых возможностей для прогресса человечества».
В. И. Ленин на примере П. А. Кропоткина учил отделять в наследии революционеров прошедших эпох то, что не выдержало испытания временем, что отжило и неприменимо в новых условиях, от того, что сохраняет свое положительное значение, свою силу. «А как писал, какие прекрасные книги, как свежо и молодо чувствовал и думал,— говорил Ленин после встречи с Кропоткиным.— …Он все-таки для нас ценен и дорог всем своим прекрасным прошлым и теми работами, которые он сделал»».
Е. В. Старостин, кандидат исторических наук
Сибирская тема П.А. Кропоткина
На восток Сибири
Пророческие слова М. В. Ломоносова о том, что «российское могущество прирастать будет Сибирью…», на столетия определили понимание передовыми людьми русского общества того места, которое занимает Сибирь в жизни нашей страны. Подвигом землепроходцев (может быть, вернее их называть землеоткрывателями) к территории России в XVII в. присоединена была огромная и почти ненаселенная страна, значительная часть материка Евразии. Исследование этого неведомого цивилизованному миру пространства заняло более трех веков. Начало ему положено Великой Северной экспедицией 1733— 1743 гг., снаряженной в соответствии с замыслом Петра I. Несколько самостоятельно передвигавшихся отрядов охватили своими исследованиями север и крайний восток Евразии, нанесли на карту берега морей, реки, острова.
Вслед затем широкие исследования в Забайкалье и Приамурье провели Р.И. Маак, Л.Э. Шренк, Ф.Б. Шмидт. Поручик кoрпyсa межевых инженеров астроном А.Ф. Усольцев, работавший в составе Амурской экспедиции Академии наук, в 1856 г. прошел с небольшим отрядом по долине Витима через горы Северного Забайкалья и первым оказался в широкой котловине между хребтами Кодар и Удокан, которая впоследствии была названа Чарской. Особое место в исследовании природы и населения Сибири принадлежит декабристам. С их деятельностью связан тот этап в истории изучения Восточной Сибири, который характеризуется переходом к углубленным комплексным исследованиям. После разгрома польского восстания 1863 г. Сибирь получила новый контингент интеллигентных людей, среди которых, естественно, появились и те, кто направил свои усилия на изучение природы Сибири и Дальнего Востока, стали географами, геологами, этнографами. Их имена прочно вошли в историю исследования Северо-Востока Азии. Это А. Л. Чекановский, И. Д. Черский, Б. И. Дыбовский, начавшие работать в Сибири в конце 60-х гг. Их непосредственным предшественником и был П. А. Кропоткин.
Путь, который привел Кропоткина в ряды исследователей Сибири и Дальнего Востока, был исключительно своеобразен. Он был одним из немногих в то время, кто совершенно добровольно отправился на далекую восточную окраину России. По переписке с братом Александром и записям можно проследить, как родилась у него мысль ехать и как она постепенно крепла, превращаясь в решение. В письме от 18 февраля 1862 г. он, отвергая для себя возможность оставаться в Петербурге, пишет: «Мне припомнилось, что я писал где-то: «Хоть бы на Амур отправиться». Теперь я думаю об этом. Ведь на Амуре тепло, потом, я люблю поездки, переезды, путешествия, если хочешь. Мне доставляет большое удовольствие видеть новые места… Вообще надо будет подумать об этом, поразузнать о климате Амурского края, о растительности, природе и жизни». Примерно через месяц он продолжает: «Чем дальше, тем больше начинаю убеждаться, что ехать на Амур — лучший исход». В этом письме он посылает брату схематический контур Амура, Уссури и берега Тихого океана. Но старший брат, авторитет которого для него был очень велик, решительно отговаривает: «На Амур я не советую тебе; прошу даже тебя не ехать туда». Однако Петр непреклонен, и 27 мая он пишет брату: «Саша, вопрос о выпуске решился окончательно, я еду на Амур. Почему? Ты знаешь».
Кропоткину не было тогда еще двадцати. Но он сделал выбор, определивший во многом дальнейшую его судьбу.
Интерес к естествознанию глубоко захватил П. А. Кропоткина еще в Пажеском корпусе. Воспитанники корпуса учились проводить глазомерную съемку с помощью буссоли и топографическую съемку с мензулой и кипрегелем. Кропоткин писал, что ему эти занятия доставляли «невыразимое удовольствие». «Когда я впоследствии стал исследователем Сибири, а некоторые из моих товарищей — исследователями Средней Азии, мы нашли, что корпусные съемки послужили нам подготовительной школой».
В те времена о Сибири рассказывали много пугающих небылиц. Не случайно отец Петра прислал начальнику корпуса телеграмму: «Сыну своему выходить на Амур запрещаю!». Но даже царю не удалось образумить молодого «Рюриковича». Будущий революционер сделал свой первый шаг к свободе. Как стало потом ясно — очень важный шаг.
В 1862 г. Урал пересек человек, вглядевшийся в Сибирь внимательным взглядом и увидевший необыкновенные ее богатства и великое будущее. Он сразу же отбрасывает те представления о Сибири, которые господствовали в официальном Петербурге. Проезжая по Тобольской губернии, Кропоткин пишет: «Отчего всем нам знакома только та безотрадная Сибирь с ее дремучей тайгой, непроходимыми , — тундрами, дикой природой-мачехой… между тем всем нам так мало знакома та чудная Сибирь… эта благодатная страна, где природа — мать, и щедро вознаграждает за малейший труд, за малейшую заботливость!»
Отправляясь в Сибирь, выпускник Пажеского корпуса не представлял еще, чем он будет там заниматься. Одно он знал: ограничиться службой в казачьем войске не сможет. Кропоткин собирался продолжить самообразование, рассчитывал оказаться полезным в деле освоения края, предполагал, что вдали от центра окажется возможным проведение в системе государственного управления подобия реформ. Может быть, он мечтал о карьере журналиста, писателя. Во всяком случае, журналистский труд был первым делом, чем занялся Кропоткин, едва отъехал он в поезде железной дороги Москва — Владимир.
Дальнейший путь до Иркутска — на лошадях. И уже из Перми редакция «Московских ведомостей» получает первое письмо своего молодого корреспондента. Оно публикуется под заголовком «На пути в Восточную Сибирь» в воскресном приложении «Современная летопись». Там регулярно появляются и последующие письма — из Тюмени, Томска, Иркутска, Читы, из сел, станиц, приисков Забайкалья и Приамурья, с берегов Байкала, Шилки, Сунгари, Амура, Уссури, Лены, Витима. Кроме «Современной летописи», путевые очерки Кропоткина печатали петербургские издания «Биржевые ведомости», «Записки для чтения», «Сибирский вестник». Всего в 1862—1866 гг. напечатано более 30 корреспонденций Кропоткина.
В них отражены его впечатления от встречи с Сибирью, с природой и людьми, размышления о настоящем и будущем страны. Их содержание очень разнообразно. С характерным для путевых заметок описанием различных дорожных происшествий соседствуют точные сведения по географии, этнографии, статистике края, очень плохо еще известного в Центральной России. Иногда это зарисовка быта большого сибирского города, не без элементов сатирических, порой даже гротесковых. Иногда это настоящее комплексное страноведческое исследование, как, например, очерк «Путешествие по р. Лене», опубликованный в «Записках для чтения» за 1866 г. Прочитав этот очерк, можно представить себе и характер ленских берегов, и образ жизни населения. Подробно описаны экономические проблемы тогдашней Лены, но сам автор оговаривается, что это не «статистическое обозрение долины Лены», а заметки, которые, он полагает, «могут дать некоторое понятие о великой реке, а также показать, сколько мы имеем в Сибири под боком у себя неисследованного, о чем желательно бы иметь более точные сведения».
В статьях и очерках П. А. Кропоткина встречается немало острых социальных зарисовок, в которых узнается будущий революционер. Он не проходит мимо структуры тогдашнего сибирского общества, четко разделяя в нем эксплуататоров и эксплуатируемых, людей капитала и людей труда. Так, в «Путешествии по р. Лене» он обращает внимание на несправедливые действия царской администрация, устаревшую систему принудительных закупок у крестьян, неумелое строительство сплавных барок («Вся работа сделана наскоро, ради дешевизны»), неразумное насильственное привлечение крестьян для снятия севших на мель барок в самое ценное время пахоты и сева.
Жизнь Восточной Сибири 60-х гг. прошлого века встает со страниц очерков П. А. Кропоткина. И сам он активно в этой жизни участвует, внося свой вклад в развитие культуры и науки Сибири.
В Иркутске и Чите
П. А. Кропоткин прибыл в Иркутск в сентябре 1862 г. «Когда я подъезжал к Иркутску, была славная погода — солнце жарило, Ангара несла с неимоверной быстротою свои голубые воды». В те годы это был довольно крупный город; удаленность от центра придавала его жизни до некоторой степени демократический характер. «Браво, Иркутск! Какая здесь публичная библиотека!» — восторженно восклицает Кропоткин в своем дневнике. Особенный интерес вызвала у него библиотека В. И. Вагина, слывшая своего рода «оппозиционным клубом».
Затем Кропоткин писал о встрече с Читой, с Байкалом, с бурятской степью, с забайкальскими реками Шилкой и Ингодой, городами и селениями Качугом, Кабанском, Верхнеудинском (теперешним Улан-Удэ)…
Его свидетельства более чем столетней давности очень интересны, как и те строкт корреспонденций в «Современной летописи», которые характеризуют жизнь растущих центров Восточной Сибири.
Вместе с А. Л. Шанявским, основавшим впоследствии Московский городской народный университет, Н. М. Ядринцевым, замечательным учёным и общественным деятелем Сибири, «умным и практичным полковником К. Н. Педашенко П. А. Кропоткин с энтузиазмом принимается за работу. Его избирают секретарем двух комитетов: для реформы тюрем и системы ссылки и для выработки проекта городского самоуправления. Работа была начата с большой серьезностью, с привлечением широких масс населения. В «Записках революционера» дана ей такая оценка: «И даже в настоящее время, глядя на нее в перспективе нескольких десятилетий, я искренне могу сказать, что, если бы самоуправление дано было по тому скромному плану, который им тогда выработали, сибирские города имели бы теперь совсем другой вид. Но из нашей работы.., ничего не вышло». Не вышло потому, что до Восточной Сибири докатилась волна реакции, которая смыла все надежды на возможность прогрессивных преобразований. Занятия П. А. Кропоткина в годы его жизни в Иркутске и Чите были весьма разнообразны. С увлечением он разбирал имевшиеся в Сибирском отделе Географического общества коллекции горных пород и минералов и гербарии, а в последующем сам значительно пополнил их. Приезд в Иркутск в феврале 1865 г. американского геолога Рафаэля Пумпелли и немецкого антрополога Адольфа Бастиана был крупным событием в научной жизни Иркутска. Кропоткин участвует в беседах с заезжими учеными, показывает им свои образцы. Видимо, через Р. Пумпелли Кропоткин опубликовал заметку о землетрясенни на Байкале в 1862 г. в итальянском научном журнале, и это была его первая публикация за границей.
По официальной должности П. А. Кропоткин обязан был заниматься составлением статистических отчетов, выполнять поручения по ревизии и контролю, расследовать поступавшие из казачьих станиц жалобы. Такого рода работа не могла его удовлетворить. В какой-то момент показалось даже, что придется ему распрощаться с мечтами о научной деятельности. «Мой прежний идеал — серьезные научные занятия, приходится разбить его последние осколки»,— пишет он в письме к брату аз Читы в декабре 1862 г. Однако, не смиряясь перед обстоятельствами, он находит время для научного самообразования, а разочаровавшись в реформистских идеалах, настойчиво ищет новые контакты, идеи, новые пути к общественному обновлению.
В 1864 г. он побывал у ссыльного поэта М. Л. Михайлова, который передал ему книгу Прудона, оказавшую впоследствии определенное влияние на формирование мировоззрения Кропоткина. Два года спустя он снова встретился с Михайловым. На этот раз он приехал на Корсаковский прииск для того, чтобы предупредить жившего там под надзором Михайлова о том, что из Петербурга следует жандармский полковник с целью проверки доноса на губернатора Забайкальской области Б. К. Кукеля, который позволил Михайлову относительно свободно жить на прииске и заниматься литературной работой. Кропоткин успел со своим предупреждением…
Стоит упомянуть и о таких занятиях, как перевод «Геолопы» В. Пэджа, «Азии» К. Риттера, «Фауста» Гете, а также о серьезном увлечении в годы жизни в Иркутске и Чите театром.
Амурский рейс
Убедившись в том, что с реформами покончено, Кропоткин совершает новый поворот в своей судьбе: на этот раз из мира управленческого, чиновничьего, бюрократического он уходит в мир природы и науки. Впрочем, это было вполне административное поручение: предложено отправиться в качестве помощника начальника очередного сплава барж в низовья Амура.
Для П. А. Кропоткина это путешествие по одной из крупнейших рек Азии имело огромное значение, в особенности обратный путь — три тысячи верст на лодке против течения, на медленно плетущемся пароходе, где Кропоткину пришлось заменить капитана, а последние триста верст — верхом, по горной тропинке через Газимурский хребет, «одно из самых диких мест в Сибири».
Нужно было как можно быстрее вернуться в Читу. Но средства передвижения оказались для этого явно неподходящими. Поэтому Кропоткин покидает пароход и отправляется через мари, тайгу и горный перевал. Этот конный маршрут можно считать «репетицией» последующих экспедиций. Кропоткин впервые в нем познакомился с природным комплексом сибирской горной тейги.
Плавание по Амуру пробудило в нем исследователя. После него он особенно активно занимается самообразованием: изучает геологию, ботанику, метеорологию.
По возвращении в Иркутск Кропоткин весной 1863 г. отправляется в Петербург для доклада о случившемся на Амуре. Эта поездка в столицу дала возможность приобрести новые научные издания, приборы и укрепила его в сделанном им новом выборе.
Большой Хинган и Сунгари
Через два месяца Кропоткин возвращается в Сибирь по зимнему пути довольно быстро (всего за 19 дней). В Иркутске его ждет новое назначение и первое «особое поручение» — возглавить торговый караван в Маньчжурию через хребет Большой Хинган. Цель экспедиции — установление кратчайшего пути и выявление возможностей торговли.
В этом походе впервые Петр Алексеевич ставит перед собой научные задачи. Он делится своими сомнениями в письме к брату: «Важно определить строение гор. А как я определю? Я шифера не отличу от гранита или почти так».
В конце мая 1864 г. И человек во главе с «купцом» Петром Алексеевым пересекли Аргунь, перевалили Большой Хинган и спустились на маньчжурскую равнину, где встретили ороченов и дауров— родственные тунгусам Забайкалья племена.
В пути пришлось преодолеть немало трудностей: перед перевалом расстилалось болото, а за ним — крутой спуск. По-научному точны и исключительно поэтичны описания лесов Большого Хингана, а рассказы об обычаях обитателей маньчжурских городков полны увлекательных подробностей, позволяющих живо представить картину их жизни.
В отрогах хребта Ильхури-Алинь Кропоткин обнаружил — группу недействовавших вулканов, которые проявляли свою активность, впрочем, совсем еще недавно — чуть более ста лет назад. Он собрал около 120 образцов горных пород. Полученные же тогда сведения о природе Большого Хингана оставались единственными на протяжении почти столетия. Только в 1956 г. изучение района было продолжено советско-китайской комплексной Амурской экспедицией. Но именно Кропоткин первый установил, что «Хинган, в сущности… окраинный хребет высокого плоскогорья». «Всякий путешественник легко представит себе мой восторг при виде этого неожиданного географического открытия»,— писал он.
Амур, Уссури, Сунгари — маршруты путешествий П. А. Кропоткина в это лето. Плавание вверх по Сунгари было среди них важнейшим. Оно имело характер по-настоящему комплексной экспедиции.
Кропоткин был назначен историографом Сунгарийской экспедиции, перед которой поставлена задача изучения судоходности реки.
Экспедиция в Саяны
В 1865 г. П. А. Кропоткина на заседании Сибирского отдела в Иркутске принимают в Географическое общество России. В качестве первого задания ему поручается проверить сведения, опубликованные в журнале «Северная пчела», о том, что на притоке Ангары Оке находятся водопады, размерами не меньшими, а, может быть, даже большими Ниагары. Кропоткин охотно отправляется в эту поездку, рассчитывая попутно проверить вопрос о следах ледникового периода, а также сообщение о наскальных надписях на береговых утесах Оки. Он проехал верхом около 1300 верст, добравшись через Тункинскую котловину до отрогов горного массива Мунку-Сардык.
В отчете о поездке Кропоткин писал: «К югу идут волнистые предгорья Саяна, к северу открывается красивая картина: начинаясь строго коническою сопкой, идет к западу ряд гольцов с голыми скатами, покрытыми лишь россыпями с глубоко изборожденными, резко зазубренными вершинами и глубокими морщинами, в которых белеют или сереют, смотря по переливам тени, глубокие еще снега».
Сообщение о водопадах не подтвердилось. Но обнаружен район с явственными следами древнего оледенения и область третичного вулканизма; один из потухших вулканов Саян носит теперь имя Кропоткина.
Посетив графитовый рудник на Алиберовом гольце, Кропоткин обращает внимание на явление зимней инверсии температур: на высотах зима оказывается теплее, чем в долинах.. Он высказывает предположение, что, возможно, это связано с западными теплыми ветрами, дующими на больших высотах.
И, как всегда, большой интерес проявляет он к жизни населения края, к его экономическим и социальным отношениям, к бытовому укладу. «Что загнало сюда человека? — задает он вопрос.—… Сюда шли подальше от всякого начальства, от всяких порядков… предки этих казаков сами норовили как бы подальше, поглубже забиться от всех властей». И он отмечает черты самостоятельности, независимости в жизни саянских переселенцев. Вообще, это — одно из главных его сибирских впечатлений. И в одном из писем к брату оно выражено особенно четко: «Вот, брат, какова Сибирь!.. Дивная страна!.. Народ умный, веселый, смотрит тебе прямо в глаза, не дичится, работящий, славный народ».
Через Патомское нагорье
Эта экспедиция, по всеобщему признанию, является вершиной сибирских исследований П. А. Кропоткина. Повод к ее организации, как и в остальных случаях, не имел ничего общего с наукой. Кропоткин, как всегда, внес научное содержание в решение практической задачи.
Задача была вроде бы простой. Хозяева Ленских приисков давно уже хлопотали о поиске кратчайшего пути с их золотых «резиденций» в освоенные районы Забайкалья. Обещали не жалеть денег для этой цели. Ряд экспедиций на купеческие капиталы был организован’ Сибирским отделом Географического общества, но безрезультатно. Углубившись в горы, ограждающие с севера Читинскую котловину, изыскатели попадали в казавшееся бесконечным море крутосклонных гольцов, разделенных то каньоноподобными распадками) то широкими морями, то цепочкой ослепительных наледей.
П. А. Кропоткин предложил иной план; спуститься по Лене до устья Витима, пройти к приискам, а от них двинуться на юг. Проект поддержали, и экспедиция, снаряженная на средства золотопромышленников, вышла в начале мая 1866 г. из Читы.
Решающую роль в том, что такой план был принят, сыграла вырезанная на бересте тунгусская карта, на которой показана была тропа от Витима к устью Муи. Эта примитивная карта «так поразила меня своею очевидною правдоподобностью, что я вполне доверился ей»,— вспоминал Петр Алексеевич через 35 лет.
В очерке «Путешествие по р. Лене» подробно рассказано о движении экспедиции по великой реке на плоскодонках-павозках и почтовых лодках. Через месяц от с. Крестовского караван направился к Тихонозадонскому прииску на р. Ныгри, где находилась «резиденция» приисков.
275 км пройдены за 8 дней. Остановка на прииске использована Кропоткиным для своеобразной «инспекции» самодеятельных метеонаблюдений, проводившихся управляющим прииском. Он заменяет приборы новыми. Желая проверить свое предположение, возникшее еще во время саянской экспедиции, уходя, оставляет задание: специально изучить распределение температур при различных направлениях ветра.
Взяв провизии на три месяца, доверившись проводнику-якуту и тунгусской берестяной карте, отряд направляется через неведомые горы, реки, мари и тайгу прямо на юг, к Чите. Путь был нелегким. Без всякой тропы караван переваливал из одной долины в другую, преодолевая то плотные заросли кедрового стланика, то нагромождения камней курумников («каменных глетчеров»), то бурные потоки с завалами из стволов лиственницы, то бугристые болота и ослепительные поля наледей. Оказавшись на трудном участке пути, нельзя было заранее знать, возможно ли будет дальнейшее движение,, не придется ли поворачивать назад. Однажды, среди непроходимых марей, взбунтовались конюхи экспедиции, отказались идти дальше, решили повернуть к Лене. Кропоткин убедил их в том, что одним им не выбраться из горной страны, что идти с отрядом — единственный путь спасения. Но для улучшения взаимоотношений в экспедиции решено было, что все ее участники наравне с конюхами занимаются навьючиванием лошадей, проводкой их через опасные места, устройством бивуаков.
В маршруте без перерывов продолжалась глазомерная съемка {ее вел топограф П. Н. Машинский), собирались образцы горных пород и растений, регистрировались все встречавшиеся животные: (этим занимался И. С. Поляков). Кропоткин особенное внимание обращал на регулярные метеорологические наблюдения, включавшие в себя измерения атмосферного давления, температуры воздуха, на- . правления и силы ветра. Среди архивных материалов имеются три небольшого формата записные книжки, на обложках которых значится: «Подлинный журнал метеорологических наблюдений». В правом верхнем углу на всех — размашистая подпись молодого Кропоткина, заполнявшего страницы книжек мелкой цифирью и сокращенными метеорологическими терминами. Сохранились и сводные таблицы метеорологических наблюдений, «произведенных П. Кропоткиным». Всего им выполнено более 400 отдельных метеорологических наблюдений.
Эти наблюдения имели тогда особую ценность, поскольку вся огромная территория Восточной Сибири представляла в климатическом отношении «белое пятно», а данные об атмосферном давлении практически отсутствовали для России вообще. Заслуга Кропоткина была признана главой русской географии того времени П. П. Семеновым-Тян-Шанским, отметившим в своей, работе по истории РГО, что в Олекминско-Витимской экспедиции П. А. Кропоткина «метеорологические наблюдения производились по всему пути».
Экспедицией было открыто Патомское нагорье и ряд горных хребтов Лено-Витимского водораздела, один из которых В. А. Обручев позже предложил назвать хребтом Кропоткина. Там же были встречены следы древних ледников, позволившие Кропоткину развить, свою ледниковую гипотезу, первые доказательства которой обнаружены им были еще во время саянской поездки.
Олекминско-Витимская экспедиция по праву вошла в число наиболее плодотворных предприятий периода активного исследования окраин России, проводившегося под руководством Русского географического общества. Некоторые представления о ней можно получить по письмам из экспедиции, помещенным в настоящей книге.
Как бы последним аккордом деятельности Кропоткина в Сибири была организация в Иркутске сейсмической станции, для которой он сам сконструировал сейсмограф. 4 апреля 1867 г. состоялось его испытание: мимо здания Сибирского отдела Географического общества провезли пушки, чтобы вызвать нечто похожее на землетрясение. Сейсмограф конструкции Кропоткина успешно выдержал проверку. Возвращение с Олекминских приисков в Читу было триумфальным. Но сам Кропоткин уже думал в этот момент о другом. Все больше его занимали мысли о том, что главным содержанием жизни должно стать осмысление вопросов социального развития и участие в борьбе за преобразование устаревших форм общественной жизни в России. В письме брату с Тихонозадонского прииска он пишет: «Вот где вдоволь можно насмотреться на порабощение рабочего капиталом, на проявление великого закона уменьшения вознаграждения с увеличением работы». И в следующем письме: «Пора все это бросить, и в Питер. Быть может, общественные вопросы займут меня настолько, что оторвут от физики,— пусть, к ним все же больше моя душа лежит, чем к геологии и этнографии, которыми занимаешься в экспедициях. Впрочем, экспедиция тем отчасти хороша, что не дает времени задумываться о своем положении».
Принятию решения способствовало одно событие. На строительстве Кругобайкальской дороги произошло восстание работавших там ссыльных участников польского восстания 1863 г. Около пятидесяти человек предстали перед военным судом как раз в дни возвращения Кропоткина в Иркутск. Прервав работу над материалами экспедиции, он присутствует на всех заседаниях суда, записывает его ход. Подробный отчет вскоре был помещен «к великому неудовольствию генерал-губернатора» в «Биржевых ведомостях». Этот внешне бесстрастно-объективный отчет явился, очевидно, первым выступлением Кропоткина в качестве публициста. Подавление восстания, процесс в Иркутске и безжалостный расстрел пятерых участников восстания — все это не оставило никаких сомнений в невозможности продолжения армейской службы. Кропоткин уходит в отставку и вместе с братом весной 1867 г. возвращается в Петербург.
В Русском географическом обществе
Поступив в университет, Кропоткин устраивается на службу в Статистический комитет Министерства внутренних дел, директором которого был П. П. Семенов-Тян-Шанский (еще, правда, не получивший приставку к своей фамилии). Не без поощрения с его стороны Кропоткин активно включается в работу Географического общества. Сибирские материалы служат серьезным основанием для профессионального признания молодого ученого в кругу географов. Он выступает в числе инициаторов организации Метеорологической комиссии, входит в состав ряда других комиссий, в числе которых — Комиссия по организации нивелировки Сибири.
Золотой медалью Географического общества был отмечен труд ближайшего помощника П. А. Кропоткина девятнадцатилетнего учителя из Забайкалья Ивана Полякова. Собственно, участие в этой экспедиции определило его дальнейшую судьбу.
П. А. Кропоткин помог Полякову подготовиться к поступлению в Петербургский университет, закончив который он работал в Русском географическом обществе, а затем — в Зоологическом музее Академии наук, проводил исследования на Сахалине, на северо-западе Европейской России. К сожалению, жизнь этого талантливого зоолога оборвалась слишком рано — в сорокалетнем возрасте. Но все, что сделано им, несомненно, несет печать влияния Кропоткина.
Вопросы барометрического нивелирования, использования этого метода в орографических исследованиях, пожалуй, больше всего занимали Кропоткина первое время. В его руках оказался огромный материал непосредственно им произведенных измерений. Дополнив, его данными по другим районам земного шара, он берется за построение глобальной карты изобар, внося существенные исправления в карту, составленную английским метеорологом А. Буханом. Вычисляет он и свою барометрическую формулу, по которой определяет почти 700 пунктов Азии, Европы, Америки. Более всего, конечно, данных по Сибири. В приложении к отчету об Олекминско-Витимской экспедиции, вышедшем отдельным томом в 1873 г., была опубликована эта грандиозная таблица, подробно разобранная в специальной большой статье.
Спустя полвека, в 1919 г., Л. С. Берг сообщает Кропоткину по его просьбе сведения об абсолютной высоте Иркутска, и Петр Алексеевич с удовлетворением отмечает, что его вычисления оказались точными.
Барометрические расчеты нужны были для решения всецело захватившей Кропоткина в конце 60-х гг. проблемы строения горных систем Восточной Сибири и всей Азии. «Долгое время меня путали в моих изысканиях прежние карты, а еще больше — обобщения Александра Гумбольдта, который после продолжительного изучения китайских источников покрыл Азию сетью хребтов, идущих по меридианам и параллельным кругам. Но наконец я убедился, что даже смелые обобщения Гумбольдта не согласны с действительностью».
Годы кропотливой работы ушли, прежде чем удалось разобраться в основных закономерностях расположения горных хребтов и плоскогорий Сибири. «Сетка» Гумбольдта была отвергнута. Кропоткин установил, что генеральное направление хребтов Азии — с юго-запада на северо-восток, что они представляют собой сложную систему горных цепей, окаймляющих плоскогорья — остатки древнего материка. Именно это открытие вдохновило Петра Алексеевича на знаменитое высказывание: «В человеческой жизни мало таких радостных моментов, которые могут сравниться с внезапным зарождением обобщения, освещающего ум после долгих и терпеливых изыскании. То, что в течение целого ряда лет казалось хаотическим, противоречивым и загадочным, сразу принимает определенную гармоническую форму. Из дикого смешения фактов, из тумана догадок, опровергаемых, едва лишь они успевают зародиться, возникает величественная картина, подобно альпийской цепи, выступающей во всем великолепии из-за скрывавших ее облаков и сверкающей на солнце во всей простоте и многообразии, во всем величии и красоте… Кто испытал раз в жизни восторг научного творчества, тот никогда не забудет этого блаженного мгновения».
В последующие годы, уже за рубежом, он неоднократно возвращался к вопросам, связанным с орографией Сибири и всей Азии. Орографические очерки Кропоткина печатались на французском и английском языках, выходили в Париже, в Брюсселе, Лондоне. Их первый вариант он опубликовал еще в России, сдав рукопись в печать незадолго до ареста и заключения в Петропавловскую крепость. Отделение физической географии Географического общества избирает П. А. Кропоткина своим секретарем. Д вскоре после этого, зимой 1871 г., он возглавил комиссию по составлению проекта «экспедиции для исследования русских северных морей». 17 марта он докладывает о нем на заседании Совета РГО. Предполагалась большая комплексная экспедиция, работы которой должны были распространиться и на северные окраины сибирского материка, на моря, их омывающие. Кропоткин намечен был начальником этой экспедиции, которая не состоялась из-за отказа правительства предоставить средства. Но сам проект занял достойное место в истории полярных исследований. Деятельность П. А. Кропоткина в Географическом обществе России была разносторонней. Он сотрудничает с такими известнейшими исследователями России, как Н. А. Северцов, Н. М. Пржевальский, А. П. Федченко, А. И. Воейков и многие другие. Кропоткин считался основным специалистом по геологии и географии Сибири. В его работах, написанных на сибирском материале, целый цикл которых выходит в начале 70-х гг. XIX в., дается основательная характеристика горных пород различных районов Сибири, рельефа, древних и современных рельефообразующих процессов. Многие из высказанных в этих работах идей. Кропоткина легли в фундамент таких современных наук, как геоморфология, четвертичная геология, палеогеография. Это мысли о происхождении речных долин в Сибири, о природе фьордового типа берега, озеровидных расширений в долинах, «курчавых скал», лесса и «эрратических» (т. е. принесенных из районов с иным геологическим строением) валунов.
Подготовляя к изданию материалы по орографии Сибири, П. А. Кропоткин исследовал расположение гор на юге Енисейской губернии — в хребте Кузнецкий Алатау. В «Орографическом очерке Минусинского и Красноярского округа Енисейской губернии» (1873) он замечает: «Как ни хотелось бы нам хоть в этом случае примкнуть к воззрениям Гумбольдта по орографии Восточной Сибири, но и тут мы должны стать в явное противоречие с ним, ибо не только не видим в рассматриваемой части Кузнецкого Алатау меридионального кряжа, но даже видим явные признаки юго-западного — северо-восточного кряжа, на существование которого есть уже весьма существенное указание у Палласа.
В том же 1873 г. выходит в свет «Общий очерк орографии Восточной Сибири» П. А. Кропоткина. Впервые в этой работе сложнейший рельеф огромной сибирской территории рассмотрен с большой для того времени детальностью и точностью. Выделены обширные высокие плоскогорья, существование которых до этого в Сибири отрицалось (Кропоткину пришлось по этому вопросу поспорить с географом М. И. Венюковым на одном из заседаний Географического общества), окаймляющие их цепи хребтов и горные страны альпийского типа со следами древнего оледенения. Сенсационен был вывод Кропоткина о том, что гигантский Становой хребет, изображавшийся на всех картах со времени землепроходцев в виде «каменного поя са», протягивавшегося от Большого Хингана в Маньчжурии до берегов Чукотки, не существует как единая система. Водораздел между реками Тихого и Северного Ледовитого океанов Кропоткин поместил на обрывающемся уступом длиной в 900 верст плоскогорье. Неверные представления, однако, еще долго жили, и в энциклопедии Брокгауза и Эфрона еще можно было прочитать о том, что Становой хребет протягивается на 4000 верст. В настоящее время его длина принимается в 300 км. Кропоткин был не так уж далек от истины.
Летом 1871 г. в ожидании решения о полярной экспедиции РГО командирует П. А. Кропоткина вместе со знатоками геологии России Г. П. Гельмерсеном и Ф. Б. Шмидтом в Финляндию и Швецию для исследования следов древнего оледенения. В письмах из Финляндии, публиковавшихся в «Известиях РГО», Кропоткин обращает внимание на сходство в облике ландшафтов южной Финляндии и Восточной Сибири и объясняет это общей причиной — развитием четвертичного оледенения. Одни и те же следы древних ледников обнаруживаются и в центральной части азиатского материка, и в Прибалтике.
Исследования в Финляндии и Швеции целиком подтвердили взгляды П. А. Кропоткина на причины распространения валунов и ряда характерных форм рельефа, которые противоречили общепринятым представлениям, исходящим из теории холодного моря, в котором плавали айсберги, переносящие валуны. В Саянах и на Олекминско-Витимском водоразделе Кропоткин встретил валуны, исчерченные правильной штриховкой. Только ледник мог оставить такие царапины. Эти находки предопределили постановку в отчете об Олекминско-Витимской экспедиции палеоклиматического вопроса. Действительно ли Северная Азия пользовалась климатом несравненно более теплым, чем сопредельные с нею страны? Или же… климат Сибири остался столь же сухим, как и теперь, и тем препятствовал, так же, как и теперь, образованию ледников?»
Размышляя о благоприятном для возникновения, ледников климате, Кропоткин приходит к выводу о первостепенном значении для существования ледников достаточных зимних осадков. Избыток атмосферных осадков, а не пониженные температуры, поддерживает жизнь ледников. Этот вывод, сделанный более ста лет назад на материале кропоткинских маршрутов по Восточной Сибири, является одним из важнейших положений современной (совсем недавно самостоятельно оформившейся науки) гляциоклиматологии. К нему примыкает и другая идея, изложенная в последнем написанном в России труде, который известен географам под названием «Исследования о ледниковом периоде». Кропоткин предположил, что на определенной глубине, под слоем, в котором происходят сезонные колебания температуры, в леднике поддерживается уровень с постоянной температурой, равной средней температуре воздуха за год в этом месте. Широкое изучение ледников Земли, развернувшееся в XX в., подтвердило оба эти вывода П. А. Кропоткина.
Во время экспедиции в Финляндии Петр Алексеевич получает телеграмму из Петербурга с приглашением занять должность секретаря Русского географического общества. Он отказывается от предложения, окончательно принимает здесь решение посвятить себя революционно-пропагандистской деятельности.
После экспедиции он продолжил разработку «ледниковой гипотезы». 21 марта 1874 г. состоялся его итоговый доклад в РГО. После оживленных прений собрание признало справедливость доводов в пользу новых идей. Это была победа, открывавшая широкую дорогу на научном поприще. Но никто из присутствовавших не мог предполагать, что «восходящая звезда» географии российской наутро окажется в каземате Петропавловской крепости за революционную пропаганду среди рабочих Петербурга. Два года одиночного заключения позволили Кропоткину довести почти до конца капитальный труд «Исследования о ледниковом периоде». Первый том был издан Географическим обществом. А рукопись второго осталась в тюрьме и до сих пор полностью не найдена.
30 июня 1876 г. с помощью друзей на воле Кропоткин совершает свой знаменитый побег из Николаевского военного госпиталя. За ним последовали сорок лет эмиграции. Жизнь вне России.
О Сибири вдали от Сибири
Проведя в юности пять лет в Сибири, П. А. Кропоткин никогда больше не бывал в этом краю, которому обязан был многим. Но удивительное дело: ни в годы эмиграции, ни по возвращении в революционную Россию в июне 1917 г. он не забывал Сибири, неоднократно возвращаясь к ней в своем разнообразном творчестве. Объяснение такой привязанности он дал в «Записках революционера»: «Пять лет, проведенных мною в Сибири, были для меня настоящей школой изучения жизни и человеческого характера… Мои продолжительные путешествия, во время которых я сделал более семидесяти тысяч верст на перекладных, на пароходах, на лодках и, главным образом, верхом, —удивительно закалили мое здоровье. Путешествия научили меня также тому, как мало в действительности нужно человеку, когда он выходит из зачарованного круга условной цивилизации… человек чувствует себя удивительно независимым даже среди неизвестных гор, густо поросших лесом или же покрытых глубоким снегом. Я мог бы написать целую книгу об этой поре моей жизни».
Сибирь была школой жизни Кропоткина, его научного опыта, его мировоззрения. В другом месте «Записок революционера» он писал: «Годы, которые провел я в Сибири, научили меня многому, чему я вряд ли мог бы научиться в другом месте… Я ясно осознал созидательную работу неведомых масс, о которой редко упоминается в книгах, и понял значение этой построительной работы в росте общества… Путем прямого наблюдения я понял роль, которую неизвестные массы играют в крупных исторических событиях: переселениях, войнах, выработке форм общественной жизни. И я пришел к таким же мыслям о вождях и толпе, которые высказывает Л. Н. Толстой в своем великом произведении «Война и мир».
Сибирь положила начало широкому развитию личности Кропоткина. В Сибири он стал ученым.
Оказавшись в 1876 г. за границей на нелегальном положении, без каких-либо средств к существованию, П. А. Кропоткин активно включается в литературно-научную деятельность. Ему помогло то, что он был уже известен в научных кругах Европы, его заметки печатались в Италии, Англии, Германии (см. библиографический список). Постоянно сотрудничает он в английских журналах «Nature» («Природа»), «Geographical journal» (Журнал Королевского географического общества), а затем в научно-популярном «The Nineteenth Century», в газете «Time» и в других изданиях. Позже он участвует в составлении статей для Британской и энциклопедии Чемберса. Среди многочисленных статей и заметок очень многие тематически связаны с Сибирью и Дальним Востоком («Хинган», «Забайкалье», «Сибирь», «Якутск», «Енисейск», «Иркутская губерния», «Амурская область», «Байкал» и др.)
В1886 г. вышел в свет шестой том «Всеобщей географии» Элизе Реклю. В 1892 г. картографическое заведение А. Ильина в Петербурге издало его в переводе на русский язык под названием «Земля и люди». В предисловии к тому Э. Реклю писал: «Г-н Кропоткин в особенности может по праву приписать себе многие страницы этой книги. Воскресив для меня воспоминания о своих географических исследованиях в Сибири и в Маньчжурии, он сообщил мне свои записки и наблюдения и указал мне, что он мог сделать лучше, чем кто бы то ни было, оценив относительное достоинство статей и мемуаров, помещенных в русских научных изданиях». В этом объемистом труде мы узнаем факты, собранные Кропоткиным в его сибирских экспедициях, встречаем сообщения, сделанные им на основе этих фактов, по вопросам орографии, гидрографии и климата Сибири. Встречаем его вывод о высокой степени континентальности сибирского климата, и в особенности Якутии, о большом значении в формировании температурного режима зимы термических инверсий, возникающих в условиях резко континентального климата. Конечно, кропоткинским следует считать и этот вывод: «Мало найдется климатов более здоровых, чем климат холодной Восточной Сибири, где воздух так прозрачен, так спокоен, так совершенно сух и чист».
Путешествуя в 1897 г. с известным геоморфологом Вальтером Пенком по Канаде, Кропоткин обращает внимание на многие черты сходства природы этой страны и природы Сибири и подчеркивает их в своих статьях, посвященных этой поездке. Одна из этих публикаций заинтересовала Л. Н. Толстого, который именно на ее основе разработал план переселения духоборов в Канаду.
Среди рукописей П. А, Кропоткина, относящихся к двум последним десятилетиям XIX в., можно обнаружить большие статьи «Флора и фауна Сибири», «Орография Восточной Сибири», «Горные страны прибрежья Тихого океана», «Орография Азии», «Путешествие в Сибирь». Некоторые из них опубликованы в Англии и Франции. Кропоткин выступал с лекциями о природе Сибири и истории её исследований. Известно, что такие лекция прочитаны были им в Манчестере и Эдинбурге. В английской периодике постоянно появлялись заметки, освещающие достижения русских географов. Одним из первых Кропоткин оценил результаты исследований Эдуарда Толля, посвятив ему статью в журнале «Geographical journal» ( т. 23, №6, 1904).
В период объявленных в России временных «свобод» (1905-1906 гг.) в переводе с английского в Петербурге издается книга П. А. Кропоткина «Ссылка в Сибирь». В ней Сибирь рассмотрена как страна ссылки и каторги, в которую за последние 60 лет было насильственно отправлено царским правительством более миллиона человек. Особо останавливается Кропоткин на проблеме знаменитых сибирских побегов с каторги. «Тайга…— пишет он,— густо населена беглецами, бродягами, которые подобно непрерывному потоку людей медленно стремятся вперед, по направлению к западу, движимые надеждой достичь когда-нибудь в конце концов своей родной деревни по ту сторону Урала… и каждую весну можно Читы видеть огни беглецов, которые они зажигают вокруг маленькой столицы Забайкалья, на лесистых склонах лежащих вокруг нее гор». Каждый год бежит из Сибири 20—30 тысяч человек. «Какая бездна страданий скрывается за этими тремя словами: «бегство из Сибири»,— восклицает Кропоткин, а в конце книги заключает: — Никакие частичные преобразования, никакая смена людей не могут улучшить это ужасное положение вещей, ничто, кроме полного преобразования коренных основ русской жизни!»
Гневом и болью переполнена статья П. А. Кропоткина о Ленском расстреле в апреле 1912 г., о преступлении царизма, совершенном на Содайбинских приисках, как раз тех самых приисках, от которых пролег путь экспедиции П. А. Кропоткина в Олекминско-Витимскую горную страну летом 1866 г. В названии теперешнего поселка Кропоткин близ Бодайбо отражена память и о посещении его выдающимся географом в 1866 г. и об этом страстном отклике на трагические события революционера-публициста…
Судьба научных идей Кропоткина
Экспедиции П. А. Кропоткина, открытые им пути в Забайкалье и Маньчжурии вспоминали те, кто продолжил его исследования. Олекминско-Витимский путь, открытый Кропоткиным, обсуждался в качестве варианта трассы железной дороги от Читы на золотые прииски Бодайбо. Близ пути Кропоткина через Большой Хинган пролегла Китайско-Восточная железная дорога (КВЖД).
Не так уж много исследователей, вплоть до наших дней, прошло путями Кропоткина. Все они непременно вспоминали о своем предшественнике — и всегда с большим уважением, даже если возражали против некоторых его выводов. Сибирские работы П. А. Кропоткина довольно быстро стали известны за границей. Эдуард Зюсс ссылается на них неоднократно в своем классическом многотомном труде «Лик Земли».
Ледниковая теория П. А. Кропоткина родилась в Восточной Сибири. Долгое время шли споры по вопросу о размерах сибирского древнего оледенения. И. М. Козьмин, посетивший горы Северного Забайкалья в 80-х гг. XX в., отмечает, что «ледниковые явления были впервые замечены известным геологом П. Кропоткиным». Но, подтверждая сам этот факт, установленный Кропоткиным, он считает, что ледники были только горными, альпийского типа, и не составляли единого ледникового покрова.
И. Д. Черский совсем отрицал саму возможность древнего оледенения в Сибири. Но В. А. Обручев согласился с выводами Кропоткина. Он подробно анализирует палеогляциологические исследования Кропоткина в своей работе «Оледенение Северной Азии» (1930). В очерке научной деятельности П. А. Кропоткина В. А. Обручев писал о нем как об ученом, «склонном к тщательному анализу и широким обобщениям». И хотя в ряде случаев эти обобщения оказались недостаточно полными и не во всем верными, их роль в развитии науки несомненна. На сибирские работы П. А. Кропоткина ссылаются исследователи уже ряда поколений.
В последний год века в верховьях Алдана и Олекмы прошел отряд Восточно-Сибирского отдела Географического общества. Геолог С. Я. Подьяконов в своей отчетной статье вспоминает Как очень точную карту верховьев Олекмы, составленную П. А. Кропоткиным, на которой впервые отсутствовал гигантский Становой, или Яблоновый, хребет, протягивавшийся от Монголии до Берингова пролива. Только в самые последние годы было установлено действительное строение гор Северного Забайкалья. Размеры Станового хребта уменьшены до 400 км. Но первый шаг в этом направлении сделан Кропоткиным. И это не забыто.
Статья Н. Ф. Леонтьева, Л. И. Мухиной и других, рассказывающая о самых новых представлениях, об орографическом строении Забайкалья, начинается с характеристики заслуг П. А. Кропоткина в исследовании региона: «Крупнейшим шагом в обобщении всего этого материала…. стал известный труд П. А. Кропоткина «Общий очерк орографии Восточной Сибири». Авторы признают, что «схема Кропоткина многие годы господствовала в географической литературе».
На геоморфологические исследования П. А. Кропоткина ссылается, давая им высокую оценку, советский географ С. С. Коржуев в монографии «Морфотектоника и рельеф земной поверхности», изданной в 1974 г. А двумя годами позже был отмечен как важное научное событие столетний юбилей книги «Исследования о ледниковом периоде». Ему были посвящены специальные заседания Географического общества СССР, Московского общества испытателей природы, а также ряд статей в научных и популярных журналах.
В самые последние годы обращено внимание на метеорологические исследования Кропоткина в Сибири, о которых на долгое время как бы «забыли» географы и историки географии.
Особенно актуальными в наше время оказались идеи П.; А. Кропоткина о географии как единой комплексной науке. П. А. Кропоткин географию считал единственной из наук, которая может «объединить все естественные науки, что необычайно важно при изучении природы, слагающейся не из единичных явлений, а из целых групп явлений, причинно связанных между собой комплексов». На эту сторону деятельности ученого указал историк географии А. Ф. Антошко в своей статье, опубликованной в «Вестнике МГУ» к 40-летию со дня смерти П. А. Кропоткина.
Для нас очень ценно, что особое значение в формировании личности П. А. Кропоткина имела Сибирь и что для нее он сделал тоже немало.
Как современно звучат такие слова Кропоткина: «Хотя и принято считать Сибирь неисчерпаемым источником относительно леса и зверя, но все истощается при чрезмерном пользовании». Хочется вспомнить и другие его слова: «Впрочем, дело Сибири еще впереди; теперь в ней лишь подготовляются превосходные материалы для будущей жизни».
В. А. Маркин, кандидат географических наук
