Современная психология в середине XX века начала интерпретировать состояния и ситуации, которые мы вульгарно называем мистикой. Для индустриальной производственной мысли мистика воспринимается как вымысел или причудливая аберрация ума, порожденная леностью или неспособностью встроиться в конвейерную экономику. По этой причине все мистики носили клеймо деклассированных элементов и шарлатанов. Но в постиндустриальной социальной модели спрос на мистику оказался востребован. Главной причиной тому стоит считать распространившееся понимание того, что общество, каким бы оно ни было развитым и прогрессивным, оказывалось лишь клеткой. И лишь покинув эту клетку, можно построить что-то стоящее. В противном случае люди дважды конкурируют в рамках институтов (с теми, кто возглавляет институты и теми, кто также претендует их возглавить), и тратят жизнь в бесконечной возне.
Интерес, возникший к способам покидания этой клетки, подогрел интерес ко всяким социологически маргинальным значениям, в том числе и к мистическому.
Что есть мистическое?
Вся сложность понимания мистического опыта заключается в том, что он лежит за пределами общества, а значит (в социологическом смысле) и за пределами реальности. Потому что реальность социально сконструирована. Все, с чем мы имеем дело в реальности, продиктовано не феноменами природы или физики, а продуктами человеческой деятельности, давно уже отчужденными от человека, дегуманизированными и преподнесенными как само собой разумеющаяся реальность. И если мистическое расположено за пределами общества/реальности, то даже язык, как продукт общества, для него не подходит.
Наоборот, все, что освоено обществом, есть продукт непрерывной экстернализации, объективизации и интернализации реальности людьми для людей. В пространствах реальности нет ничего, что не было бы поименовано, концептуализировано и впаяно в причинно-следственные цепочки событий. Реальность, другими словами, это декорация, в границах которой происходит общественная жизнь человека, то есть жизнь вообще. И в этих декорациях разворачивается драма бытия, подчиненная классической драматургии.
Если мы находимся в пространстве мифа, мы находимся на сцене, и отыгрываем свою роль. Со сцены можно уйти, а можно поддерживать динамику существования, производя ритуалы и ритмы. Когда актер не выходит на сцену, это называется кризисом. Когда выходит – штатное явление общинной трагедии или комедии. Если находимся в пространстве логоса, то сидим в зале, на стандартном стуле в стандартизированных рядах. Это массовое общество, где роли отчуждены от исполнителей. Зал в тени, и его может покинуть любой, не привлекая внимания. Потому что для массовых обществ не так важно какие человекоединицы его покинули, а какие пополнили.
Но есть еще одно пространство – пространство за декорациями. Ненаселенное, непонятное, немыслимое, и там не горит свет, так как освещать это пространство некому и не для кого. Оно не предназначено для людей, и не наблюдаемо для людей со сцены и людей из зала. И если что-то там происходит, то происходит само. Сам включается свет, который падает на актеров сцены, сам поднимаются занавес и сам раздается звук. Мы не видим агентов этих изменений: осветители, звукооператоры и техники не являются участниками драматургии жизни, они – призрачные существа ненаблюдаемого мира, а возможно и вовсе не люди, а genios loci, духи места. Некотоыре работают на обслуживании так давно, что срослись со своими местами. Увидеть их можно лишь оказавшись в Задекоратье.
В онтогенезе, когда мы действуем как отдельно взятые люди, и в филогенезе, когда мы действуем как цивилизация, мы довольно часто оказываемся в задекоратье или, как минимум, в его преддверии или предбаннике. Оказываемся в ситуации, не имеющей никаких референций с нашим прошлым опытом или с опытом нас как народа, страны, цивилизации. Вспоминание таких моментов может вызывать трудности, так как мы предпочитаем совершить то, что советский философ Мераб Мамардашвили называл «отобъясниться» — избавиться от чего-то путем объяснения, усыпить себя путем кодирования ситуации в фикциях языка. И, соответственно, забыть. Именно такие ситуации исследователь героического мифа Джозеф Кемпбелл называл «царством тьмы», и попадание именно в это царство философ Жан Бодрийяр называл «инъекциями реального» посреди парада симулякров, под которыми и понимаются наши декорации.
Речь идет здесь не о мире астрала, квантовых измерениях или небесах в религиозном смысле, хотя все эти метафоры могут быть применены к этому состоянию. Представим, что человек впервые испытал чувство, для которого нет языка, и которое он не может никак назвать. Например, то, что мы бы назвали ревностью или отчаянием. Но при этом ревность не является выученным им состоянием, каковым оно является для нас, продуктов дурного воспитания. Другими словами, наш герой таких слов не знает, и никто в его окружении не знает, и не может подсказать, как к этому приступу относиться. Это острое, тревожное и крайне травмирующее чувство, для которого у него нет языка и описания, есть его личный мрак, который только он и может пройти. И это вхождение в царство тьмы Кэмпбелла. Ровно до того момента, пока он не объяснит себе это чувство гормональным дисбалансом, фазами луны или какой-нибудь другой конвенционной глупостью, он находится в этом царстве и получает опыт, который стоило бы назвать мистическим.
Представим себе, что существуют целые области, не освоенные не только в рамках одного человека, но и в рамках целой цивилизации. Например, когда персы Ксеркса сталкиваются с видами гомосексуальной любви греков, до той поры просто немыслимые для персидских солдат. Они сталкиваются с явлениями, для которых просто нет слов в персидском языке. Они получают коллективный мистический опыт, входят в пещеру кэмпбелловского царства.
Со временем эта пещера будет оборудована на всех уровнях – мифологическом, социальном, концептуальном, теологическом, законодательном. То есть будет освоена цивилизацией. Будет проведено освещение, добавлены указатели, постелены ровные дорожки и лестницы с ограждением, на светлых и вымытых стенах этой пещеры будут развешаны указатели, а своды наполнит гул экскурсий. Но пока этого не произошло, пока для мрака пещеры не подобрано никаких осветительных слов, оно остается царством тьмы, источником мистического опыта, а сами попытки робко нащупать хоть какие-то возможности для освоения – мистическим действием.
Нахождение в пещере — это нестабильное и дезориентирующее состояние. И по этой причине большинство людей стремится его избегать, если ненароком в этом состоянии оказались. Язык, который не освоил пространство пещеры, освоил пространство ее входа. Нам знакомы выражения, предвещающие индивидуальный кризис попадания в царство тьмы: «ноги подкашиваются», «словно земля ушла из-под ног», «вверх тармашками». Возникают физиологические состояния утраты любых ориентиров, даже твердой почвы под ногами, возникает ощущение падения, пропасти, бездны, мрака, скорой смерти, но и безграничности, беспредельности. Пока человек не извлечет из себя порядок, в который (а не в пещеру, в котором этот порядок будет инсталлирован) будут приведены новые люди, он мистагог, теург и заклинатель теней. Могущественнейший человек, культурный герой.
Тюрьма человечества
Цивилизация чувствительна к брешам в декорациях, так как понимает, что за семиотической, лингвистической и концептуальной определенностью стены могут скрываться и скрываются всадники апокалипсиса, которые в любой момент могут прийти через эти бреши, расписать стены похабными граффити и низвергнуть социальный порядок внутри декораций. Поэтому она старается эти бреши превратить во врата, а на обслуживание врат выделить штат в униформе. Кэмпбелл прямо называл этих охранников «стражами врат», с которыми можно бороться или договариваться при выходе за ворота. Социологи называют врата «специальным запасом знания», а людей, обслуживающих этот запас, сколь бы он ни был оторван от бытовых потребностей человека, «специалистами в определенной области знания». Мы всегда узнаем этих людей, одетых в причудливую одежду и говорящих на смешном языке, будь это врачи, священники, судьи или инженеры туннельных сооружений. Без их санкции мы не можем попасть в царство тьмы, а они имеют специальные процедуры и ритуалы по нахождению в нашем задекоратье (но не задекоратье всей нашей цивилизации).
Трагедию (или комедию человечества, как посмотреть) можно описать в рамках отношений с пространством за декорациями. Изначально мир для человека представлял одно огромное царство тьмы и был источником мистического опыта и откровения. Он осваивал эту пещеру, вычищал и ухаживал, поселил в ней огонь, речь, орудия – свои первые медиа, которые отделили его от тьмы и выступили первыми декорациями. Огонь отделил вкус еды от желудка, речь отделила непосредственные вещи от восприятия, одежда – тело человека от климата. Для того, чтобы не тащить эти медиа везде с собой, человеку надо было осесть. Он основал оседлую цивилизацию, и с этого момента декорация-стена, отделявшая его от хаоса царства тьмы, только росла. Сегодня стена настолько обширна, а бреши в ней столь искусно оформлены во врата, что мы можем с полной уверенностью говорить о том, что стена построена не для защиты, а для усмирения и заточения. Это не крепостная стена, это стена тюрьмы, в границах которой по сути репрессивное общество посредством институтов, инструментов терапии и отрицания производит челоединицы с теми параметрами, с которыми они лучше всего обслуживают стену, врата и все остальное. Люди, которые робко заявляют о своем желании покинуть декорации, либо репрессивно высмеиваются как «мистики» — в уничижительном смысле – либо отправляются на исправление в специальные заведения. Эпического размаха строительство этой тюрьмы достигло в XX веке и подробно описано Ортегой-и-Гассетом в опусах о массовом обществе.
Инвестиции в гуманитарное знание, призванные улучшить качество управления тюрьмой, дали неожиданный эпифеномен, не оцененный до сих пор. Знание начало распространяться за пределами стражей врат и стало общественным достоянием, в том числе и то знание, которое касается архитектуры, декора и стилистики декораций, в которых происходит социальная трагикомедия). В связи с этим начали звучат вопросы, касающиеся порядка управления, структуры общества и обязательности декораций. В связи с кризисом логического фундаментализма, который и привел к данной ситуации, возник параллельный интерес к мистическому, которое проходит интенсивную реабилитацию.
Говорить о том, что мистическое – это область познания для неудачников социализации – уже поздновато. И наоборот, правомерно рассматривать мистическое, его инструменты и техники как части современной эпистемологии, теории творчества и изобретения. Достоверно известна одна попытка планомерного использования мистического опыта, приведшего к прорыву в познании. Согласно откровениям Грэгори Бейтсона, он создал свою кибернетическую теорию благодаря тому, что его отец был мистик, и тому, что отец передал ему инструменты получения мистического опыта. Так стали возможны интернет, новая теория эволюции, теория медиа, нейролингвистическое программирование, транзактный анализ в психологии, теория коммуникации, теория игр и прочие следствия теорий Бейнсона, которые до сих пор не оценены во всей своей полноте. Сам Бейтсон не стеснялся признаваться в этом и других формах маргинального поведения (например, что разрабатывал свои теории под ЛСД).
Скифская трансгрессия
Если мистика и мистические техники — это прикладные инструменты познания и творчества, возникает вопрос: а какие типы культур способствуют толерантному отношению к мистицизму? Ведь западная культура, логоцентрическая, прогрессивная, капиталистическая и с технологической установкой ко всему, частично разделенная и нами, осуждает мистический опыт и относится к нему в целом нетерпимо? Здесь на первый план выходит французский экономист, писатель и политический деятель Жак Аттали с теорией кочевников и указывает на специальные отличия их культуры от культуры оседлого народа.
Если для оседлых народов символический универсум, космос, в котором они живут, нацелен на специализацию и разделение знания, касающегося строительства декораций и легитимации этого бесконечного процесса, то для кочевника компетентностный минимум касается техник взаимодействия с царством тьмы. То есть то образование, которое получает юный кочевник, касается мистических практик, позволяющих не дать «почве уйти из-под ног».
Не то чтобы скифы и другие кочевники не устанавливали свои декорации везде, где оставался след копыт их коней. Курганная культура и артефакты позволяют нам говорить о том, что они активно осваивали области царства тьмы. Эти объекты освоения, лестницы, светильники и указатели пещеры позволили позже политическим архитекторам сшить воедино огромные империи, чьи народы считают себя скифскими наследниками. Но можно смело утверждать, что строительство декораций и достройка их до логического завершения не была культурным императивом кочевых народов. Если мы не можем выкинуть из своей головы единожды выученную концепцию (например, будучи единожды наученными понятию «любовь», мы не можем выкинуть это понятие из нашего обихода, даже если формально не являемся христианами), то перед человеком с открытостью к мистическому опыту, духовным скифом, такой проблемы не стоит. Он всегда может обменять кусок декорации на новый мистический опыт, и имеет для этого все навыки и этику. Излишне говорить о том, что эта ценнейшая установка, находящаяся в нашей культуре в зачаточном состоянии и являющаяся уделом дурно социализированных единиц, оказывается крайне полезной в информационную эпоху.
Жак Аттали мог бы считаться пророком скифского движения, если бы не остановился в границах западной цивилизации и ее технологических установок. Хотя его и называли мистиком, даже приписывали к некоторым масонским ложам, его неокочевники это все же люди, которые свободно перемещаются от декораций до декораций, а не между ними. Они получают компетенции везде быть человеком цивилизации – с нотбуком и банковской картой – а не открывать себя для мистического опыта. Люди трех измерений, а не четырёхмерные, включающие дополнительное мистическое измерение.
Кульминацией неокочевников Аттали стала американская семья, которая во время отпуска ездит на минивэне по столицам Европы. В скифском понимании они даже не кочевники, просто декорации США, немного искаженные и стилистически украшенные, расползлись на всю Европу. Теперь Нью-Йорк и его стандарты везде, где есть дороги, декорации просто стали быстрее переносить с места на место, но никто и не думает их отменять или размыкать. Разумеется, эта семья видит только то, что написано на дорожной карте, или то, о чем говорит голос из космоса посредством навигатора, а попасть может только туда, где есть дорога. Все остальное пространство для них не существует и является тем самым задекоратьем, куда они в силу когнитивных, культурных и технологических ограничений не могут попасть. Да и не собираются: «Вчера смотрели Стену плача, а завтра смотрим пирамиды. Ну а на что тут еще можно смотреть?!»
Мы же входим в мир, где важно не только учить людей жить внутри декораций, но и вооружить человека для их трансгрессии, жизни вне их. Эту область знания можно обозначить, обобщить, концептуализировать и встроить в методологию обучения. Ровно так, как это делали скифы, придав своим сынам точки опоры и зверей-защитников, вручив им стиль, форму порождающую. Когда человека внутридекоратья парализует столкновение с мраком пещеры, трещины в декорации или кризис сценария той драмы, что производится на сцене жизни, всадник-кочевник находит возможности для опоры там, где «земля уходит из-под ног», опора в виде коня, а также противопоставить яме нейтрализующий ее курган. И найти свет для освещения пещеры – свет скифского золота. Там, где актеры со специально врученным им знанием говорят «это не моя компетенция», человек, ранее сталкивавшийся с задекоратьем в ритуалах взросления, отвечает: «Я мультикомпетентен и знаю, как обустроить любое неведомое доселе пространство. Я знаю, как построить шатер, как молиться неизвестным богам, как определить направление света, как защититься от злых духов царства тьмы, собрать композитный дальнобойных лук и принять роды».
Сегодня уходит целая эпоха людей, живущих в декорациях и самих являющимися декорациями: нищих людей, на фоне которых видны богатые, ленивых людей, на фоне которых видны активные, активных, на фоне которых выделяются успешные, богатых, на фоне которых прорисовываются заявители справедливости. Людей-декораций для других людей. Им на смену приходят мистики и люди с установкой к мистическому опыту. Кто вооружит этих задекоратьенавтов новыми способностями, тот и унаследует Землю.
Виталий Трофимов-Трофимов
