КУЧЕРА
Обгоревшая сосна, словно кочерга,
Над дорогою торчит, ветры ее гнут…
В родословии моем были кучера.
Колокольцев нежный звон, щелкающий кнут
Разбудил тетеревов, птицы – «порх» да «порх»
И стряхнут пушистый снег крыльями с кустов.
Да за соснами мелькнет отощавший волк.
А до города скакать верст, наверно, сто…
С купчиками пьяными, хитрыми зырянами,
Храбрыми поморами, бившими моржей.
Кержаки-начетчики, жулики-налетчики,
Конокрад, отведавший розог и вожжей.
Коренному прокричишь: «Эх, царя возил!»
И исправника везешь во губернский град.
Верный конь пробьется, где не прошел бы «ЗИЛ».
Хлябь и холод нипочем, черт ему не брат.
Показались вдалеке избы Карпогор.
И прохожие вослед варежкой махнут.
Свет, оконца-огоньки, постоялый двор.
Доскакали, боже мой, можно отдохнуть.
Лесорубы сильные, да студенты ссыльные,
Батюшка из Немнюги, веркольский монах.
Мужики-отходники, рыбаки, охотники,
Все давно наслышаны о твоих конях.
В искрах инея тулуп – красота и лоск!
Неподвижен зимний лес, кладбища мертвей.
Только редко пробежит одинокий лось.
Да из дебрей прорычит злой шатун-медведь.
Душу веселит мороз, пробирает плоть.
Наблюдает воронье с верстовых столбов…
Друг-извозчик год назад угодил под лед,
А другой настигнут был стаею волков.
Дамы и поклонники, унтеры, полковники,
Статские чиновники, важные жуки.
Агрономы, фельдшеры – Ивановы. Флейшманы,
Да близняна с Пинеги, кличут «пинжаки».
Утомился, изнемог пристяжной гнедой.
А ему еще бежать – в горку ль, под уклон.
Да поможет нам в пути Николай святой,
Путешествующим всем покровитель он.
Вот и кучер ослабел, носом стал клевать.
Кони вынесут тебя с зимника на тракт.
Бог снегами застелил землю как кровать.
Стук копыт, синичий звон, колокольцам в такт.
Лободыры-сплавщики, да пройдоха-лавочник,
Что вернется с прибылью с городских торгов.
Кавалеры, барышни, землемеры, бабушки
С полными корзинами шанег, пирогов.
РУССКИЙ ПУТЬ
Оцепенелую природу
Сковало панцирем мороз
Все это – русская дорога.
Даль. Доля. Удаль. И морока.
1.
«Трогай!» Кучер поклонился,
Вынул флягу: не вода ль?
Градус есть? Опохмелился —
И помчалась тройка вдаль.
Ах, какой не любит русский
Эту быструю езду!
Под копытом льдинка хрустнет,
Обронил Господь звезду.
Оглянись вокруг устало,
Снег ладонями лови.
По обочинам кустарник,
Стебли жухлые травы.
Тройка мчится, тройка скачет
По дороженькам страны.
Феб крылатый на закате,
И восходит лик луны.
Все опушки да куртины,
Всюду вырубки кругом.
Безотрадная картина,
И не видели другой.
То не пляж в Копакабане,
А. до боли нам знаком,
Пейзаж – кабак да баня,
Промеж ними – экс-райком.
На нем вывеска другая
Да традиции все те ж.
Населенье власть ругает –
Хоть словесный да мятеж.
Сладко дремлет, понимаешь,
И хитер и плутоват
В старой бричке Пал Иваныч,
«Новый русский», плутократ.
Буреломы, буераки –
Наследил социализм.
Торжествует стиль «баракко»
На руинах крепких изб.
Их хозяин раскулачен,
Где-то сгнил под Воркутой.
Жуй, возница, свой калачик
С коркой светло-золотой.
Голове твоей тоскливо,
Мысль ее не осенит.
Но предчувствием прорыва
Полон воздух осени.
И рванет, столбы сшибая.
Птица-тройка – берегись!
В щепки будка и шлагбаум,
Что маячил впереди.
Закричит, упавши навзничь,
В подмороженную грязь
«Новый русский» Пал Иваныч,
Искры брызнули из глаз.
Новоявленный хазарин
Не обманет – не продаст.
Но не он теперь хозяин
Этих северных пространств.
Разметает ветер «баксы»,
Их вороны расклюют.
И тебя осипшим басом
Дьяки в церкви отпоют.
Нам судьбина постелила
Под копыта дальний путь.
Это — русская стихия,
Снег в лицо и ветер в грудь.
И шарахнулись державы,
И остались в стороне
Вены, лондоны, варшавы,
Пропустив вперед коней.
И в большак вливались тропки
Как притоки в вольный Дон.
Воспарила птица-тройка,
Оставляя сонный дол.
Там, внизу – леса синеют,
Пятна желтые песков.
Там заброшены селенья,
И в хлевах не кормлен скот.
Вот она, твердыня рая,
Так желанна и близка.
И, дорогу озаряя,
Божьи звездочки блестят.
Как воспеть звенящей лире
Заповедные места?
Распахнул священный ирий
Золоченые врата.
2.
Вдоль большой дороги
Белые березы.
Мимо них обозы
Едут во столицу.
Мужики лежали,
Каждый под березой.
Редкие тверезы,
Многие поддаты.
«Вы чего везете,
Слуги государя?» —
Мужики судачат,
Глядя на подводы.
Отвечал служивый:
«Дань везем в столицу –
Соболя, куницы,
Серебро в бочонках».
Там, в кремлевских стенах,
Государь державы,
Горд и грозен нравом,
Сидит на престоле».
Вдруг не вихрь поднялся,
Русская стихия –
Молодцы лихие
Дружно налетели.
Как свирепо свистнут
Соловьем былинным:
«Шкурки соболины
Отдавайте вору!»
Раненый возница
Плачет и стенает.
Машут кистенями
Удальцы младые.
Тать был «милосерден»,
Кой-чего оставил,
Чтоб могли отправить
В царскую столицу.
Как же быть, ребята,
С эдакой бедою?
Сонной слободою
Все ползут подводы.
Что молчишь, Малюта
С рыжей бородищей?
Не мы породили
Бесовство разбоя.
Как изловят вора,
Повезут на плаху.
А на старом шляхе
Объявился новый.
Царь не загорюет
Утреннею ранью –
Вновь пошлет за данью
В дальние уделы.
Скакуна терзает
Удалой наездник.
Драл семь шкур наместник,
Три – себе оставил.
А еще две шкуры
Захватили воры.
И ползут подводы
Вновь полупустые.
Растворятся звезды
В небе соколином.
Шкурок соболиных
Нонче не хватает.
3.
Искони искали в Беловодское царство
Верную дорогу между гор и болот,
Проваливались как избы в пустоту карста
Ноги в полынью сквозь лукавый лед.
В потаенный путь по тайге, по степи ли
Уходили странники да бегуны.
И клубился в долах и ущельях Сибири
Сизый туман, тосклив и уныл.
Маяком небесным луч звезды Полярной.
Сердцу неуютно: то печаль, то боль.
Миновали блещущий на солнце куполами,
Да чужой теперь нововерный Тобольск.
Саночки по снегу скрипнули тонко.
А простор откликнется холодной немотой.
Поезжай к востоку, Омску и Томску.
Широта да воля… Ан все же не то!
Видно лжепророчили, несли околесицу —
Многие горазды воду в ступе толочь.
В корневищах лиственниц истлевают лествицы,
В ямах да бочажинах догнивает плоть.
Водами обильный бассейн Енисея,
Алатырь-Алтай, всем горам гора.
За спиною – гордая Ангара.
А все то же: кнут, попы-фарисеи…
И не раз Господь дух на прочность испытывал.
Путь по перевалам опасен и крут.
Вместо макарийских желанных обителей
Городки-остроги – Канск да Иркутск.
Уноси в котомке заветные книги.
Где олень бродячий воду лакал,
Мир не на китах – на скитах воздвигни.
Белая водица — священный Байкал?
У божков бурятских клыкастые рожицы.
Никоновским бесам те черти не чета.
В царство заповедное по рекам порожистым.
Вот уж за холмами скрылась Чита.
На ладонях грубых алеют не стигмы –
Ягоды в горсти раздавил невзначай.
Кто ушел на юг, тот сгинул в пустыне,
Догорела праведная жизнь-свеча.
Светлый рай искали за тридевятью реками,
Где пузаты рыбы мечут икру.
Скорбными крестами – путевыми вехами
Странники земной обозначили круг.
И пылали северные сияния
Над могилой, вырытой в вечной мерзлоте.
И звучали моления над Саянами.
Эк, в какую даль кержак залетел!
…Странник-старовер качал головою,
Стоя на холме над великой Двиной:
— Где живешь ты праведно, там и Беловодье.
Нужно, чтобы в сердце был рай земной.
4.
Дороги – наше зло.
В кошмарном сне приснится:
Дорогу развезло
И «развезло» возницу.
Ну что за идиот?
Вся жизнь – одна попойка.
И в пьяном виде он
Стал править птицей-тройкой.
Дождя холодный душ
Его не отрезвляет.
Зря взялся он за гуж,
Да, совершенно зря ведь.
Ответствуйте: куда ж
Везет нас пьяный кучер?
Сорвется экипаж
С отвесной, скользкой кручи.
Мелькнут, взметнувши пыль,
Возница, сани, дрожки.
Зачем наш кучер пил
На старые-то дрожжи?
Душа без тормозов,
В башке играет брага.
И полетел возок
В ручей, на дно оврага.
А не овраг, так лес
Стеною вдоль обочин,
Где прячется во мгле
Отъявленный разбойник.
Пришьет – особый шик —
Ножом промеж лопаток.
Но все-таки, ямщик,
Гони своих лошадок!
ЯМЩИЦКАЯ МЗДА
Однажды братцы-ямщики
В избушке почтовой
Твердили: «Боже, пощади!»
На сходке в час ночной.
— Невероятною длиной
От моря до Москвы
Проляжет скоро путь стальной,
И ямщикам – увы!
В наш город почту довезет
Состав за пару дней.
С далеких питерских высот
Наверно, им видней…
Нововведенья же сии
Нас быстро разорят, —
Сказал отец большой семьи
По имени Кондрат.
Прибавил: — Быть большой беде. –
Враз, без обиняков. –
Сдать инородческой орде
На колбасу гнедков?
И что ж мне, по миру с сумой,
Когда в семье семь душ?!
Для тех, кто строит путь стальной,
Сберем солидный куш,
Чтобы от Энска в ста верстах
Звенящий рельс пролег. –
Кондратий говорить мастак,
И речью всех увлек.
— Так не придется вечно нам
От нищенства страдать,
Коль выход есть: большим чинам
Большую взятку дать.
Не жди, ямщик, «что будет – будь»
До греческих календ.
Для ямщика железный путь
Соперник, «куркулент».
Смахнул соленую слезу
Кондратий со щеки.
И скоро скинулись на мзду
Ребята-ямщики.
Они собрали больше ста.
Сюда еще бы сто.
Банкноты, тихо шелестя,
Посыпались на стол.
Как колокольцы серебро
Звенит и дребезжит.
А за окном серым-серо,
Под ветром лист дрожит.
Купчина им ссудил деньжат:
— Даю не на пропой!
И ассигнации лежат
На столике стопой.
…Бренчат червонцы, звяк да бряк.
Во стольный град спешит
Гонец ямщицкий, сибиряк,
Конверт в полу зашит.
И вот посланец у ворот
Чиновного гнезда.
Швейцару денежку за вход –
Хоть мелкая, но мзда.
Он долго мялся, шапку мял
В приемной у чинуш.
Но шеф конторы молча взял
Ямщицкий сладкий куш.
Начальству тыщу отсчитал,
Не позабыл себя:
— Какой ни есть, а капитал —
Мешочек серебра.
Его начальник, грудь в крестах,
Вальяжный генерал
Сказал: — От Энска в ста верстах.
Проляжет магистраль.
Состав – не твой велосипед,
Вкруг не объедет лес.
В болотах через десять лет
Увязнуть может рельс.
А прорубать тоннель в горе?
Мильоны тут нужны!
Исчезнут в эдакой дыре
Субсидии казны!
В краю немало бурных рек,
Мосты потребны — факт.
Пусть переделают проект
И мне на подпись акт.
Ведь я, пардон, не казнокрад,
Чтоб миллионы – пшик!
А почту в тот губернский град
Пускай везет ямщик.
Хоть я, пардон, не демократ,
Уважу мужика,
Героя песен и баллад,
Трудягу-ямщика.
Мурлыкал Васька на ковре,
В углу зудел комар.
И распечатанный конверт
Оттягивал карман.
А в кабаке, в лесной глуши,
Сняв шапки, кушаки,
Достав последние гроши,
Гуляли ямщики.
***
Птица-тройка моя: белый, вороной, гнедой.
Поспешай в дорогу, кони, путь лежит неблизкий.
Небо осени белесо как старик седой.
Не увязли бы колеса в грязи серой, склизкой.
Желтоперые овсянки зернышки клюют,
Что просыпала подвода. Кормятся пичужки…
В кабачищах придорожных «монопольку» пьют
На последние деньжата местные пьянчужки.
Лебеда, бурьян, крапива, лоскуты полей,
Огороды у избенок – грустная картина.
Позабыл, какая долгота и параллель,
Все одно, святая Русь, родные палестины.
Скрип тележный, словно рондо из минорных нот.
Над колодцем старенький журавль склоняет выю.
Озираючи окрестность, заношу в блокнот
Мысли, впечатления – заметки путевые.
Высоченные деревья мрачно морщат лбы
Под лысеющими с ветром желтыми чубами.
А кривые верстовые старые столбы
Смотрятся нелепо меж красавцами-дубами.
Ты души моей отрада, и отрава тож –
Не избавиться в дороге от хандры и сплина.
В небе тусклое светило как затертый грош.
Хлюпает и чавкает разъезженная глина.
Бог-то знает, что родится: если не роман,
То хотя бы самый скромный и короткий очерк.
Исчеркали брызги-капли старый доломан,
Словно россыпи чернильных запятых и точек.
ФАЭТОН
Хорошо поутру повысить тонус, осушив два-три стакана.
Пролететь на изящном фаэтоне-с от трактира к ресторану.
Фонари вдоль проспекта догорают, будто свечи в канделябрах.
Ох, и весело – градусы гуляют в моих венах, капиллярах!
Мокрый снег был вчера, царила слякоть. Одолел проклятый кашель.
Вижу барышню и снимаю шляпу: «Здравствуй, Маша!» Ручкой машет…
Славно мчится коляска фаэтона, расплескала грязь из лужи.
Подмигну я по-свойски фараону: «Эй, полиция! Как служба?»
Мы спешим, обогнав таксомоторы и крестьянские телеги.
Долетают обрывки разговоров с тротуаров. Шибче, пегий!
На березе щебечет, заливаясь, наш весенний вестник зяблик.
Собираются люди на бульваре-с. Мелкий-мелкий дождик каплет.
Хоть до ночи готов я проезжаться по проспектам – хватит гро’шей.
Мне, извозчик, деньжат своих не жалко… — Что ты, барин – жалко лошадь!
Мимо шляпки, картузы да ушанки, макинтоши и мундиры…
Не боись, отдохнет твоя лошадка. А пока – гони к трактиру!
***
Анатолий Беднов